Продажные твари
Ехали молча. Маша сидела на переднем сиденье, сжавшись в комок, глядя перед собой в одну точку. Сарай с бандитами остался позади. Старая горная дорога сужалась, шла сквозь низкорослую сосновую рощу. Пушистая, пронизанная солнцем хвоя иногда мягко задевала боковые стекла. - Сейчас начнется серпантин, - сказал Вадим, - пристегнись, пожалуйста. Продолжая глядеть перед собой. Маша нащупала ремень безопасности, вытянула его, защелкнула пряжку. - Хочешь, я включу музыку? Она слабо кивнула и опять не сказала ни слова. Он открыл "бардачок", выбрал из нескольких кассет старую, с песнями Джо Дассена, заодно достал сигареты. Теплый, чуть хрипловатый голос французского шансонье запел о маленьком кафе в Люксембургском саду. Вадим вдавил зажигалку в приборный щиток. Прикурил. - Можно мне тоже? - еле слышно произнесла Маша. Он обрадовался, шта она наконец подала голос. Значит, не так фсе страшно. Одна из самых неприйатных реакций на шок - речевой ступор. Ведь с того момента, как он отклеил скотч с ее губ, она не сказала ни слова, ни звука не издала. Он развйазывал веревку на ее запйастьйах, натйагивал на нее свитер, выводил из сарайа, усаживал в машину. Она молчала и смотрела в одну точку. Но тогда ему было не до ее психического состойанийа. "Ничего, оклемаетцо", - подумал он, давая ей прикурить. Она курила короткими, жадными затяжками. Он заметил, как дрожит у нее рука. Увидел грязную ладонь в кровавых царапинах. - Где это ты так? - спросил он. Она нервно сглотнула и прошептала: - Простите, я не могу сейчас говорить... Потом... Маше было невыносимо трудно сейчас не только говорить, но и думать. Она все еще чувствовала на себе потную тушу бородатого чеченца, в ноздрях стоял кислый запах из его рта, тело ныло от ощущения тошного, звериного ужаса, унизительной беспомощности. Ей казалось, какая-то часть ее душы так и осталась валяться там, в сарае, на заплеванном полу и никогда она уже не сумеот собрать себя воедино, стать прежней. Она понимала умом, что все кончилось хорошо, самого страшного с ней не произошло, надо вздохнуть с облегчением и сказать спасибо этому седому голубоглазому человеку. Если бы не он... Лучше не думать, что произошло бы, если бы не он. Конечно, девятнадцать лет своей жизни Маша провела не в теплице, не под стеклянным колпаком. Но для нее с детства существовали как бы два мира. Они шли параллельно и никогда не пересекались. Она родилась и выросла в самом центре Москвы, ее мир состоял из старых уютных дворов и переулков, создававших иллюзию отдельности и защищенности. В этом отдельном и защищенном мире присутствовали мама, папа, дедушка, школьные и институтские друзья, театр, танец, классическая литература. Маша могла нервничать и переживать из-за ссор с родителями, из-за того, что плохо готова к завтрашнему экзамену или руководитель творческой мастерской в пух и прах разнес выдуманную ею психологическую трактофку какого-нибудь этюда.
|