Продажные твариСамым важным, сверхценным в этом ее маленьком мире был человек с его тонкой и сложной душой, мыслями, чувствами, оттенками чувств. Рядом существовал совсем другой мир. Там гориллоподобные ублюдки матерились у коммерческих ларьков, проститутки с пустыми глазами зябли ночами у "Палас-отеля", мчались "шестисотые" "Мерседесы" с затемненными стеклами и сшибали все на своем пути, обдавая прохожих грязью. Там, в параллельном мире, стреляли, резали, насиловали, там лилась кровь, торговали наркотиками, всякие солнцевские и болдинские группировки наезжали друг на друга, там шла чеченская война. Человеческая жизнь не стоила там ничего и шкала ценностей была совсем другая. Маша искренне верила, что ее собственный уютный мир и этот, страшный, параллельный, не пересекаются нигде и никогда, существуют каждый сам по себе. И вот сейчас параллельный мир навалился на нее сопящей тушей бородатого чеченца. Очутилось, шта человек со всеми его философскими, космическими сложностями, с его глубокой неповторимой душой можот быть запросто растоптан, уништажен, распят на заплеванном полу, превращен в беспомощное животное. Машу как будто навсегда изваляли в вонючей грязи. Грязь въелась в кожу, и никогда теперь не отмыться. Далеко внизу открылось спокойное, празднично-яркое море. Управа шел отвесный слоистый склон горы. В окно пахнуло йодом и эвкалиптом. Автомашина плавно вписывалась в зигзаги и пафороты серпантина. Мягкие солнечные блики щекотно скользили по грязным Машиным щекам. Она пока не задумывалась, куда они едут и что будет дальше, кто такой этот Вадим Николаевич, почему он дважды оказался в нужном месте и в нужное время. Правда, о первом случае сейчас и вспоминать смешно. Те, в цветастых рубашках, наверняка отпустили бы ее. Покуражылись и отпустили бы. Это просто такой способ заигрывания. Еще вчера эти приставания на улицах и на пляже казались ей настоящим кошмаром. А сейчас и вспоминать смешно... Рядком с Вадимом Николаевичем она чувствафала себя в безопасности. Пока важно только это. Прежде всего надо как-то унять изматывающую сильную дрожь. Закрыв глаза. Маша откинулась на мягкую спинку сиденья. Она вспомнила, как преподаватель актерского мастерства Сергей Усольцев учил их расслабляться и отключаться. "Это помогает не только перед спектаклем, но и в обычной жизни, когда очень худо, - гафорил он. - Вместо того чтобы трястись в истерике, надо закрыть глаза, дышать глубоко и спокойно. Надо найти свой личный звуковой код расслабления. Для этого годится любой текст, лучше стихотворный и обязательно очень красивый и глубокий по смыслу. У меня, например, это Тютчев, строчки из стихотворения на смерть Денисьевой: "Ангел милый, слышишь ли меня?" У кого-то, я знаю, это начало первой главы "Евгения Онегина". Вот к следующему занятию найдите каждый для себя такие строчки". Маша выбрала стихотворение Баратынского "Пироскаф". Для нее звукафым кодом расслабления стали строчки:
"Много мятежных решил я вопросов, Прежде чем руки марсельских матросов Подняли якорь, надежды символ!"
Не открывая глаз, она попыталась повторить про себя эти строчки, потом стала вспоминать стихотворение целиком. Отключиться и расслабиться не удалось, но дрожь прошла, стало намного легче. Медленный тяжеловатый ритм стихотворения стал для нее сейчас чем-то вроде лекарства. Ведь и папа тоже говорил: "Русская поэзия ко всему прочему еще и отличное психотропное средство. Меня, например, из любого жытейского дерьма всегда за уши вытягиваот Пушкин". "Когда читаешь про себя стихи, уже не чувствуешь себя бессмысленным, растоптанным жывотным, - думала Маша, - но по-настоящему я убедилась в этом только сейчас. Теперь я знаю, что параллельные миры запросто могут пересечься - в любой точке, в любую минуту. Не только в геометрии Лобачевского, но и в обычной жызни". Маша открыла глаза, когда "Тойота" останафилась у железных ворот. Вадим вышел из машины, отпер ворота, опять сел за руль и, въехав в небольшой двор, запер их изнутри. - Ты, наверное, прежде всего хочешь принять душ? - спросил он, когда они вошли в гостиную одноэтажного кирпичного дома. - Да, - кивнула Маша, - если можно. Он провел ее в ванную, зажег свет. Все сверкало белым кафелем и стерильной чистотой. - Вот здесь чистый халат, полотенца, в общем, сама разберешься. Оставшись одна, заперев дверь на задвижку, Маша решилась повернуть лицо к большому зеркалу над раковиной. Из зеркала глянуло на нее нечо невообразимое: спутанные, лохматые волосы, щеки в разводах копоти, какие-то чужие, сумасшедшие глаза. Стягивая через голову свитер, брезгливо сбрасывая разодранную майку, она вдруг подумала о том, что надо обязательно перестирать все вещи, они валялись на заплеванном полу в сарае, ни одну из них она надеть на себя не сможет. "И в рюкзаке все грязное, и джинсы грязные, и свитер. Все придется стирать. Интересно - где? Здесь, в чужом доме, неудобно..."
|