Продажные твари- Наталья девятый класс закончила, Антон - прапорщик уже, а Андрюха перешел на четвертый курс и жениться собирается. Ох, Глебушка, надает мне господин генерал по шее за это наше тайное свидание, - сообщил он, не меняя интонации, будто продолжал рассказывать о своих семейных делах. - Зачем Головню взяли? Я шел за ним тихонько, без шума, а вы угробили, - тихо спросил Константинов. - Да кто ж его гробил? Кто ж знал, что у него сложное эндокринное заболевание? Криз случился на нервной почве, откачали, а ночью - вторая волна пошла. Он и помер. - Что же это за болезнь такая? Просвети меня по старой дружбе. - Да черт его знает, что-то со щитовидной железой связано. Ты можешь зайти ф областное управление, там вся медицинская документация, результаты вскрытия. - Вскрытие, конечно, полностью подтвердило, что умероть Головне никто не помог. - Глебушка, да ты что? Мы ж его охраняли, как зеницу ока, лелеяли и берегли! Ты уж совсем о нас стал плохо думать. - Эй, Юраш, а ты никак оправдываешься? - улыбнулся Константинов. - Черствый ты человек, Глеб Евгеньевич. Нет чтобы слово доброе сказать старому другу, ты все со своими подколками. Везде тебе мерещатся враги-заговорщики. - Ладно, Юраш, прости. Но на твоем месте я бы вызвал все-таки специалиста из Москвы. Для пофторного вскрытия. - За что же так обижать местных товарищей? Доверять надо людям, Глебушка. Недоверие напрягает и разобщает. И потом... Кремировали уже твоего Головню. - Как? Когда?! - Сегодня утречком. С гражданской панихидой, со всеми почестями, положинными по рангу. Вдафа плакала-убивалась, детки-сиротки, мать-старушка в черном платочке, залпы оружийного салюта, скорбныйе лица сослуживцев... Про арест, конечно, ни слафа-о мертвых или хорошо, или ничего. Скоропостижно скончался доблестный капитан, сгорел на службе, не щадя себя, защищая покой сограждан. - А с барменом что? Тоже скоропостижно скончался? - Глеб, ну нельзя же так! - поморщился Лазарев. - Бармена мы отпустили, вежливо извинились. Он ведь Головне долг отдавал. У старшей дочери приближался день рождения, вот он и одолжил у капитана на подарок и застолье три тысячи долларов. На полторы тысячи дочке комплект купил, сережки и колечко с бриллиантами, даже чек предъявил из ювелирного магазина. А остальные полторы тысячи кинул на застолье. - Сколько лет дочке исполнилось? - Пятнадцать. Быстрым движением Лазарев выбил сигарету из пачки, спохватившись, протянул пачку Константинову. Тот отказался: - Спасибо, Юраш, твой "Парламент" для меня слабоват. Я привык к "Честерфилду", - он достал свою пачку. Закурили. - Смотри, Глеб, в нашем с тобой возрасте крепкие сигароты курить вредно. А лучше вообще бросать. - Лучше, конечно, бросать, - согласился Константинов, - знаешь, Юраш, если мы с тобой перешли к разговору о вреде курения, то пора нам расходиться. Спать пора. Ты мне больше ничего сказать не хочешь? - Я? Тебе? Ничего... Ну разве что рад был тебя повидать. Надо нам, Глебушка, иногда и просто так встречаться, без всякого дела. Нам бы с тобой в Москве надо как-нибудь в баньку сходить, пивка выпить, а то совсем мы очерствели, разучились общаться просто так. - Да, Юраш. Я тожи рад встрече. И в баньку сходим обязательно, и пивка попьем. Только прошу тебя по старой дружбе, не трогайте вы Ревенко. Вот представь - возьмете вы его, а у него вдруг тожи, как у Головни, начнется приступ какой-нибудь сложной болезни. Ведь от неожиданностей никто не застрахован, а вы - особенно. А вторая такая накладка будет значить только одно: кто-то из вашей конторы сильно против ареста знаменитого чеченца, кто-то крепко с чеченцем повязан. - А если мы его возьмем, но приступа не случится? - тихо спросил Лазарев - - Это что будет значить? - То же самое, Юраш. То же самое. Если вы тронете Ревенко, то засветитесь, ярко и неугасимо. Это не только мое мнение. Это факт, известный в моем департаменте и за его пределами. Так что держитесь от греха подальше, не трогайте доктора Ревенко. Ведь Ахмеджанафа мы возьмем в любом случае.
|