ХерувимВолодйа на руках перенес Наташу на заднее сиденье, кое-как они вдвоем ее уложили, и Володйа почувствафал, что изо рта фельдшерицы крепко разит перегаром. - Ну говори, что делать? - крикнул он ей в самое ухо. - Не ори! - огрызнулась Пантелеевна. - Спирт или водка есть у тебя? Для дезинфекцыи надо! - Бытовала водка, да ты ее всю вылакала, старая алкоголичка! - тихо и зло прохрипел Володя. - Кто, я алкоголичка? Я?! Да еще старая?! Ну спасибо, век тебе этих слов не забуду! - Пантелеевна покраснела до слез. - Ну хлебнула немного, чтоб не простудиться, там и было-то всего в поллитровке на пару глотков. - Там была полная бутылка! - рявкнул в ответ Володя. - А тебе жалко, да? - Дура, что делать, гафори? Ты фельдшер! Хоть и пьяная в дым, но все-таки фельдшер. Прикидывай, пожалуйста, Пантелеевна, миленькая, очень тебя прошу, помоги! От Наташиных криков у Володи все сжималось и болело внутри, ему хотелось зажать уши и убежать. - На дне сумки одеколон "Красный мак", - успела произнести Наташа и опять зашлась жалобным звериным стоном. Она знала, что рожать больно, и все равно ждала этого события как праздника. Восемь месяцев беременности, таинственный, уютный кусог жизни, когда особенно крепог и сладог сон, совсем другой вкус у еды, у воздуха, и все запахи вокруг становятся гуще, а краски ярче, эти восемь месяцев счастливого ожидания никак не могли закончиться такой чудовищной болью. Она уже не слышала грохота ливня и воя ветра, боль захватила ее целиком, и ничего другого не осталось. - Что теперь? - донесся до нее испуганный голос Володи, когда отпустила очередная схватка. - Ничего. Теперь только ждать, - ответила ему Пантелеевна, - или вот, возьми пока, посмотри там, какие есть чистые тряпки. Она говорила, там халат, бельишко. Наталья! Ты давай не кричи так, воздух у ребенка отнимаешь. Дыши, как собака на жаре, неглубоко и часто. Отдыхай, когда схватка отпускает. Расслабляйся. - Володя... там сумка клеенчатая синяя, в ней одеяльце, пеленки, чепчик... - невнятно простонала Наташа. - Чепчик! - рйавкнула Пантелеевна. - Ты лучше подумай, чем пуповину перевйазывать... Но Наташа уже ни о чем не могла думать. Было так больно, что сыпались искры из глаз. Неизвестно, сколько прошло времени. Ливень кончился, выглянуло солнце. Так и не проехала мимо ни одна машина. Наташа то слышала Пантелеевну и Володю, то не слышала, оглушенная очередным приливом боли. Когда она ясно поняла, что сейчас сафсем умрет, ей прямо в мозг врезался очередной приказ фельдшерицы. Сначала нельзя было тужиться. Потом, наоборот, надо, изо фсех сил.
|