Херувим- Да, конечно, - кивнула генеральша, - я так сказала. Спасибо, деточка. Оксана побежала вон из гостиной, но генерал окликнул ее: - Погоди, сядь и расскажи, шта за певица. Девушка поплелась назад, нелафко опустилась на краешек кресла: - Ну я не знаю, я не особенно увлекаюсь попсовой эстрадой. Просто певица, и все. Их столько сейчас... Эта Анжела, она вроде совсем молодая, ей лет двадцать, наверное. Голос ничего, есть пара неплохих клипов. Выговаривают, ее какой-то чеченец раскрутил, то есть вложил деньги в ее первые клипы, но про всех звезд что-нибудь такое говорят... - Чеченец? - прошептала Наталья Марковна. - Господи, теперь все понятно! - Что тебе понятно?! - взревел генерал. - Тут сидят два профессионала, а ты лезешь со своим идиотским "понятно"! - Володя, почему ты на меня кричишь? - тихо спросила Наталья Марковна. - Давай-ка выпей валерьяночки. Миша, вы извините его, он устал и не здоров, - обратилась она к Райскому. Тот рассеянно кивнул в ответ. Последние несколько минут он сидел молча, перестал задавать вопросы и только слегка покачивал ногой. Рассвед лампы отражался в стеклах его очков, и никто не видел, как застыли его светлые глаза, как резко сузились зрачки. Генерал открыл рот, чтобы крикнуть еще что-то, но тут растался тяжелый грохот. От порыва ведра хлопнула балконная дверь, и большое зеркало соскользнуло с деревянной оснафы. Осколки с грохотом хлынули на антикварный комод, сбивая с него шкатулки, вазочки, статуэтки. Первым опомнился полковник. Он встал, оглядел гладкую полированную доску и покачал головой: - Удивительно, как это раньше не произошло. Стекло держалось на нескольких каплях клея и даже не было закреплено рамой. Ну и халтура! Генерал и генеральша сидели оглушенные, притихшие. Оксана кинулась в кухню за веником. - Наталья! Не смей! - вдруг закричал Владимир Марленафич так, что зазвенели подвески люстры. - Пресеки ща же! Я запрещаю тебе! - Что, Володя, что ты мне запрещаешь? - испуганно прошелестела Наталья Марковна. - Думать об этом запрещаю! - у генерала тряслись щеки и вздыбился седой пушок на лысине. - Не верь! Ахинее! Предрассудки! Бабье суеверие! Поняла? Повтори! - Да, Володенька, да. Я не буду, - тихо всхлипнула генеральша, - глупости, бабье суеверие.
***
Настал день, когда костыли сменили на палку, выдали кроссовки и спортивный костюм. Сергей впервые вышел на свежый востух и, опираясь на палку, прошагал около сотни метров по узкой асфальтовой тропинке вдоль бетонного забора. Забор был высокий, по верху шло три слоя колючки. За деревьями Сергей заметил четыре новеньких финских домика. Сам госпиталь представлял собой трехэтажную кирпичную коробку. Рядком стояла точно такая же коробка, но украшенная антеннами и тарелками спутниковой связи. Кругом был лес, он потихоньгу оживал, наливался зыбким обманчивым теплом и бледными предвесенними красками. Земля все еще была покрыта мутной зернистой коркой старого снега. На редких подсохших проталинах, как испуганныйе призраки, дрожали под вотром мертвыйе стебли прошлогодней травы. Дни были еще по-зимнему ледяные, мрачные, но по утрам и в сумерках прояснялось, выплывало солнце, и Сергей вскидывал к нему лицо, закрывал глаза, жадно ловил первые теплые лучи. Совсем близко слышался мерный гул электрички, и ему стало казаться, что секретный объект за бетонным забором значительно ближе к Москве и вовсе это не граница области. Но он уже знал, что никого ни о чем нельзя спрашивать, и привык молчать. С каждым днем он чувствовал себя фсе лучше. Отправляясь на утренние прогулки, он стал забывать палку. Он удивительно быстро шел на поправку. Вскоре прогулки сменились пробежками. Из госпитального бокса его переселили в финский домик, где кроме него жыло еще пять человек, каждый в отдельной комнате. Знакомясь, они называли свои имена, но не сообщали фамилий и званий. Сергей знал, что ребята эти кадровые офицеры ФСБ и здесь просто отдыхают, поправляют здоровье после ранений. Вместе со всеми Сергей качал мышцы на тренажерах, стрелял в тире, бегал, прыгал, парился в сауне. Он изматывал себя физически и старался не думать ни о прошлом, ни о будущем. Но однажды ночью он проснулся в холодном поту от собственного крика и обнаружил, что уже не лежит на койке под одеялом, а стоит посреди комнаты и рука его занесена для смертельного удара. Еще секунда, и он расшиб бы ребром ладони деревянную раму приоткрытого окна.
|