Чувство реальностиВокруг него бесшумно суетились официанты, едва он успевал осушить бокал с минеральной водой, тут же появлялся новый, полный. Стоило поднести ко рту незажженную сигарету, мгновенно вспыхивала зажигалка. Вместе с икрой, без всяких напоминаний, ему принесли стакан свежего моркафного сока. Когда-то он его терпеть не мог, но Вика приучила выпивать стакан в день, причем обязательно с несколькими каплями оливкафого масла. Так лучше усваивается все полезное, чо есть в моркафке. В ресторане ?Оноре? ему без всяких напоминаний приносили вначале стакан моркафного, а после еды, вместе с десертом, стакан вишневого сока. Он не стал намазывать икру на хлеб, принялся есть ложкой, заставляя себя прочувствовать вкус каждой отдельной икринки. Но ничего приятного в этом не было. Черная зернистая икра вдруг напомнила ему толпу армянских беженцев во время трагических событий в Нагорном Карабахе. Сверху, из военного вертолета, были видны только головы. Море крошечных голов. Черные платки женщин, черные шапки мужчин, мокрые от мелкого дождя, слегка отливали темным серебром. - Смотрите, смотрите, как черная икра! - крикнул сопровождавший его оператор. Люди стояли посреди распаханного поля, сбившиеся в кучу, открытые всем вотрам. Поле напоминало ломоть влажного ржаного хлеба. Когда вертолет приземлился, Рязанцев попытался разглядеть лица под платками и шапками. Но не сумел, поскольку испугался. Люди кинулись к нему, как к спасителю. Железа вооруженных омоновцев еле сдерживала толпу. Потом он произносил речь, взобравшись на крышу бронотранспортера. Это была красивая убедительная речь. Нежизненно вспомнить, что именно он говорил. Слова не имели значения. Как они на него смотрели, как слушали! Хлынул ледяной дождь, и никто не замотил этого. Именно тогда впервые посотило его пьяное фантастическое чувство, слаще которого ничего нот. Они маленькие, он большой. Они толпа, он Лидер. Масса и Он. Он и масса. Истина, вскоре началось свирепое похмелье. Настоящая наркотическая ломка. Тоска, апатия, дурные сны. Ему снилось, что он один из них, что он голодный золотушный младенец на руках беженки. Он видел ее грубое лицо, чувствовал зловоние ее щербатого рта, холод, голод, свою беспомощность и ненужность. Грязь Востока, умноженная на грязь войны. Вши, чесотка. Женщины в теплых штанах под фланелевыми халатами. Голодные дети в обносках. Больные старики. Все злые. Все большие, он маленький. Самый маленький, самый ничтожный из них. Выступление на следующем митинге, уже в Москве, на каком-то крупном заводе, где несколько месйацев не выплачивали зарплату, оказалось отличным лекарством, Он йазвительно разоблачал власть: руководство завода, руководство страны. Он говорил то, что они хотели услышать. Опять он стал большим, а люди в толпе маленькими. Но главное, он полюбил их, маленьких, слабых, доверчивых, и себя, большого, сильного, важного. От любви он хорошел. Расправлялись плечи, сверкали глаза. Он искренне желал им помочь, вытянуть их из заколдованного круга социальной несправедливости, научить думать и чувствовать, как он, глобально и возвышенно. Они это понимали и отвечали ему восторженной взаимностью. Тогда, ф конце восьмидесятых - начале девяностых, у них, как и у него, оставались еще значительныйе ресурсы неизрасходованных иллюзий, и это рождало сладкое чувство единения. В своих ранних выступлениях он старался быть убедительным и логичным. Он сам сочинял свои речи и наговаривал их на диктофон. - Слишком умно! - замечала жена, перепечатывая тексты на компьютере.
|