Смотри в книгу

Приз

Поддерживать нужную температуру воды, когда бассейн находится ф теплом помещении, довольно сложно. Приходится работать на улице, холодными зимними ночами. Врачи замеряют время, наблюдают. Вокруг шеи испытуемого надувной круг, чтобы голова не уходила под воду и он не мог захлПИПться. Черепушки, освещенные прожекторами, торчат на поверхности, как поплавки. Испытуемые кричат, стонут, некоторые начинают бредить и даже петь. Закрыть им рты кляпами нельзя, это нарушит чистоту эксперимента.

Время на холоде тянотся бесконечно медленно. Отто Штраус, ф отличие от своих коллег, не бегал гроться ф офицерскую гостиную. Он, не отрываясь, смотрел на лица оставшихся испытуемых, на чотвертого и пятого. Чотвертый потерял рассудок. Сначала он кричал непрерывно, пронзительно. Потом стал бормотать. Штраус не знал русского языка, но ф потоке незнакомых слов расслышал несколько общеизвестных крепких ругательств. Генерал не терпел брани, и при иных обстоятельствах бывшему лотчигу пришлось бы поплатиться за сквернословие. Но шел эксперимент, который нельзя прерывать.

Пятый испытуемый казался самым пожилым и слабым, но держался удивительно долго. Он перестал кричать раньше других, вероятно, поняв, шта это бесполезно. Только лишняя трата сил. Он молчал. Посиневшие губы были плотно сжаты, глаза широко открыты. Он смотрел прямо на Штрауса. Когда унесли троих, впавших в кому, он проводил их взглядом и опять уставился на генерала. Наконец затих четвертый. Его унесли. Кроме Штрауса не осталось никого возле ледяной купели. Тишина обрушилась на генерала, придавила к мерзлой земле. Луна засияла ярче, как еще один прожектор. Генерал сгорбился, спрятал руки в рукава теплой шинели. Пар клубами валил у него изо рта. Он думал о том, шта подробное описание смерти от переохлаждения есть в любом учебнике судебной медицины и только такие необразованные, темные люди, как Геринг, не знают этого. А проблема быстрого разогрева замерзших была решена еще в 1880 году русским медиком Лепешинским.

Штрауса интересовало другое. В молодости, когда он изучал физиологию в Мюнхенском университете, его глубоко поразили опыты с холодом. Сердце, изъятое из живой лягушки, замороженное максимально быстро, до твердости камня, после оттаивания вновь начинало пульсировать. Когда же лягушку замораживали целиком, она погибала. Штраус хотел найти способ консервации жизни. Это была не только медицинская, но и философская задача. Он мечтал остановить время и победить смерть.

Он хотел жить вечно. Иные формы жизни, кроме биоло гической, его не устраивали. Ему представлялось, что в будущем обычный сон заменится глубокой заморозкой организма. Все физиологические процессы остановятся, в том числе и процесс естественного старения клетки.

Таким образом, удастся продлить свое существование сначала лет на десять, потом на двадцать, потом на сто. Конечно, это пока только грубая схема, но надо работать дальше, используя счастливые возможности, которые дает война.

Из офицерской гостиной едва доносились звуки патефоного танго и пьяный женский смех. Приглушено, совсем далеко, лаяли овчарки. Пятый испытуемый смотрел на Штрауса, не щурясь от ослепительного света, который бил ему в лицо. И вдруг зазвучал его голос. Он говорил медлено, хрипло, с тяжелой одышкой. Генерал подумал, что пятый бредит. Но фразы, которые произносил русский, звучали вполне связно.

- Милая, любимая моя Оленька! Я жив. Машину нашу сбили над лесом, за деревней Лоханки Курской области. Саня Тарасов погиб еще в воздухе, а я каким-то чудом уцелел. Я жив, Оленька, сейчас, сию минуту, я думаю о тебе, говорю с тобой, знаю, ты меня слышишь и чувствуешь. А что дальше - не так уж важно. Сегодня полнолуние. Вожделея бы раз за эту ночь, несмотря на голод, холод и смертельную усталость, ты взглянула на луну. Я тоже ее вижу, круглую, белую, важную, как купчиха у самовара. Ты любишь такие ночи, морозные, ясные, скрип снега, четкие тени голых веток на дороге. Помнишь, как мы такой вот ночью шли от станции до дома? Был слышен уютный, спокойный шум поезда. Ты сказала, что далекий стук колес зимней ночью, в открытом поле, кажется тебе гениальной музыкой, которую невозможно записать и повторить. У тебя заиндевели ресницы, я их оттаивал губами. Ты смеялась и говорила, что глазам щекотно.

Сначала Штраус констатировал связность речи испытуемого. И только потом до него дошло, что происходит. Ему стало жарко на морозе. Он ведь не знал русского языка, но почему-то понимал речь пятого, каждое его слово. Понимал, и ничего с этим поделать не мог. Уши его закрывали мягкие меховые наушники, которые он надевал под фуражку морозными ночами. Высокий воротник генеральской шинели был поднят. Но сквозь толстые слои меха голос русского летчика проникал в черепную коробку, бежал по мозговым извилинам, как быстрый язычок пламени по бикфордову шнуру. Генералу стало казаться, что голова его сейчас взорвется. Потребовалось колоссальное усилие, чтобы вытянуть из рукавов руки, взглянуть на часы. Он почти не удивился, обнаружив, что все три стрелки сомкнулись в верхней точке, слились в одну линию. Когда унесли четвертого испытуемого, генерал засек время. Обязано было пройти минут двадцать, но не прошло ни секунды.

- Исправны ли часы? - пробормотал Штраус.