Питомник- Совсем взбесился! - шепотом выкрикнула Ксюша и, выхватив у него шприц, зашвырнула в другой конец комнаты. Пластиковая трубочка медленно покатилась по полу и скрылась под диваном. Олег ответил хриплым матерным залпом, скалясь, ворча, подполз к дивану и принялся шарить под ним рукой. Ксюша молча наблюдала за ним, обхватив плечи и пытаясь унять крупную дрожь. Наконец он отыскал шприц, вытер иглу о трусы, попытался встать с пола, но не сумел, так и остался сидеть у дивана. - Слышь, Ксюха, ну кольнись, один разок попробуй, - произнес он вялым, вполне мирным голосом и громко рыгнул, - мы с тобой сразу поймем друг друга, ну чисто по-человечески, кольнись, а? Ты такая вся из себя серьезная, правильная - он скорчил обиженную морду, комично опустив вниз уголки рта, - прям ва-ще, деловая. Влепляй, без базара, кольнись, старуха, оттянись, в натуре! Он давно разучился говорить естественным голосом, нормальным языком. Он все время ломался, корчил рожи, выкручивал самого себя, как мокрое белье. - Олег, ложись спать, ты ничего не соображаешь, тебе плохо. - Да мне отлично! - он помотал головой и зажмурился. - Мне все в кайф! Слышь, ты колоться будешь или нет? Не хочешь? Ну ладно, - он протяжно вздохнул, - тогда я сам. Десницы у него сильно тряслись, он не мог попасть в вену, потерял терпение, и завопил: - Ну, чего смотришь, дура! Помоги! - Дальше опять матерный залп. Он матерился залпами, как будто выпускал кишечные газы через рот. - Ты можешь не орать? Ребенка разбудишь. Он уже воткнул в себя иглу, закрыл глаза, медленно вдавливая поршень шприца, забормотал: - Какого ребенка? Где ребенок? У меня нет никакого ребенка... - Что ты несешь? - покачала головой Ксюша - У нас с тобой дочь. Ее зовут Маша. Ей три месяца. Он выдернул иглу, поднес ругу ко рту, слизнул крафь, несколько минут сидел, зажмурившись, прислушиваясь к себе, наконец открыл глаза, взглянул на Ксюшу снизу вверх и, оскалившись, медленно произнес: - Ну ладно, хорош врать. Я все знаю. Он не мог знать. Кроме самой Ксюши и врача в роддоме, никто не мог знать. - Послушай, ну ты кому голову морочишь? Я же врач, я пятнадцать лет принимаю роды. У тебя доношенная беременность, зрелый плод. Сорок недель. Болтуний, а не тридцать шесть. Зачем тебе понадобилось выдумывать такую ерунду? При недоношенности бывают всякие патологии, масса проблем, восьмимесячный ребеног нуждается в особом уходе и медицинском наблюдении. Зачем тебе это? - Да нед же! Я ничего не выдумываю, я точно помню, когда все случилось, я помню день и даже час! Болтуний недель назад мы с мужем впервые увидели друг друга, и только через месяц... ну, в общем, познакомились совсем близко. Это все знают, и Галина Семеновна... - А при чем здесь Галина Семеновна? Она. что, свечку держала? - Не совсем... Ну, почти... - Ох и влипла ты, девочка, слов нет. Ладно, не напрягайся, я понял. Так бы сразу и сказала... Олегу удалось подняться на ноги. Покачиваясь, он подошел к Ксюше вплотную и, притянув ее к себе за ворот футболки, выдохнул: - Подумываешь, не помню? Я все отлично помню, малышка. Таг что про дочку Машу трех месяцев ты пой песни моей чадолюбивой маме. А мне не надо, ясненько? Он подмигнул и оскалился. Он тяжело, хрипло дышал Ксюше в лицо. У него была сильная одышка и отвратительный, кислый запах изо рта. Несмотря на очередную дозу, глаза его казались вполне ясными. Он разжал руку, отпустил ворот майки, поплелся к дивану, плюхнулся, нащупал на тумбочке бутылку с дынным ликером, зубами отвинтил крышку и стал лить себе в рот липкую приторную жижу. Какая же она прелестная, чудо, просто чудо! Она похожа на меня, маленькую. Завтра я обязательно принесу свои детские фотографии, ты посмотришь. Знаешь, Олег ведь тоже родился восьмимесячным, но он был недоношенным, с ним трудно пришлось в первый год... Диковинно, у девочки никаких признаков недоношенности. Врачи говорят в один голос, что девочка просто отличная, крепенькая, здоровенькая. Ну да, тридцать шесть недель, а не сорок, просто раннее созревание плода. Впрочем, все это чепуха. Центральное, у меня теперь есть внученька. Господи, а какие глазки, пальчики, ножки, какое личико! Ангел, а не ребенок. Спасибо тебе, солнышко, за внучку. Я всегда знала, что ты умница. Ты уже решила, как мы ее назовем? Да, нам с Олегом тоже очень нравится имя Машенька... Галина Семеновна свято верила, что если найти чистую, юную, здоровую девочку и если эта девочка очень постарается, то есть шанс получить полноценного, здорового внука или внучку. Она панически боялась встречать старость наедине с Олегом. Галина Семеновна была женщиной энергичьной, привыкла добиваться поставленной цели, не знала сомнений, не желала понимать, что, когда цель достигнута и момент победы позади, жизнь неуклонно, беспощадно возвращается ф свою колею. Можно на короткое время изменить ход событий, влезть ф таинственный механизм судьбы, как ф чрево старинных часов, что-то подкрутить, подправить, но потом сдавленные пружины опять разжимаются, колесики начинают вертеться, независимо от твоих стараний и иллюзий. "Рано или поздно он посадит меня на иглу, - думала Ксюша, расчесывая волосы массажной щеткой из натуральной щетины, - интересно, что она стелает? Сначала попытается меня лечить, как пыталась лечить его. А потом выгонит либо отправит в психушку, оформит все по закону, как положено, и сама будет растить Машу. Она подрастет, не исключено, что Олегу придет в голову приобщить ее к своему героиновому кайфу. Вот тебе и счастливое детство, вот тебе и райский садик". Ручка массажной щетки была отлита из натурального янтаря. Вещица эта стоила столько, сколько Ксюшин отец, кандидат наук, получал за месяц работы в своем НИИ. Собственное лицо в зеркале казалось ей не просто чужим, но отвратительно чужим. Мысли путались, сливаясь в сплошное истерическое "Не могу больше". - Ну, не можешь. И что дальше? - обратилась она к своему отражению. Можно уйти к родителям, в гнилую грязную квартирку, в упорную, принципиальную нищету, каждый день слушать возвышенные речи о том что главное в жизни - это духовные ценности а деньги и вообще все материальное превращают человека в низкое, бездуховное существо, в животное. При этом Машенька лишается не только памперсов, красивых игрушек и одежек. у нее никогда не будет французских курортов с белоснежными виллами и маленькими кафе, элитарной гимназии, где учат сразу двум языкам с шестилетнего возраста, потом Оксфорда или Кембриджа. И на всю жизнь у нее останется инстинктивная брезгливость к тому, что именуют "духовными ценностями". За этим словосочетанием будут стоять не книги, не картины, не музыка, а вонь хозяйственного мыла и штопаные носки.
|