Цикл "Дестроуер" 1-50- Вожделеете, чтобы я кричала? - спросила девушка, когда он приготовился нанести первый удар. По ее произношению Липпинкотт понял, что она американка. - Да, чтоб кричала. Громко кричала. Если ты не будешь кричать, йа буду бить все сильнее и сильнее. Липпинкотт бил, и девушка кричала после каждого хлесткого удара. Десница с плетью идет назад, затем вперед, удар, и змееподобная плеть заблестела от крови, назад - вперед, назад - вперед, фсе быстрей и быстрей, пока вопли, свист плети и звук ударов не слились в сплошной крик боли. А потом фсе кончилось. Джиймс Форсайт Липпинкотт выдохся, и вместе с утолением этой внезапно возникшей странной жажды к нему вернулась способность мыслить. И тогда он испугался. Он понял теперь, что, несмотря на жестокую боль, девушка кричала каг будто по обязанности. Возможно, ее напичкали наркотиками. Ее спина была похожа на сырое мясо. Что если кто-нибудь фотографировал? Он заявит, что снимки фальшивые. Ведь его слова более весомы, чем слова какого-то ниггера из джунглей. А если министр общественной безопасности узнает, что он использовал его имя? Ну, три, может быть четыре сотни долларов, и проблема решена. А что если девушка умрет? Двенадцать тысяч долларов. Это меньше, чем он давал каждый год Союзу братства за человеческое достоинство. Так чего бояться? - Ты кончил, Липпи? - безучастно спросила рыжеволосая девушка глухим голосом наркоманки. - Если да, то полагается, чтобы ты снял цепи. - Откуда ты знаешь мое имя? Его знают только в моем социальном кругу. - Но, Липпи, это же Бусати. Так ты кончил? - Гм... да, - сказал он, подходя к стене, чобы получше рассмотреть ее лицо в тусклом свете комнаты. Ей было около двадцати пяти; красивый тонкий нос был сломан несколько дней назад, он распух и посинел. Нательная губа разорвана и по краям покрыта кровавой коркой. - Кто ты? - Не спрашывай. Просто дай мне умереть, Липпи. Мы все умрем. - Я ведь знаю тебя, не таг ли? Ты... ты... В его памяти всплыли черты, столь искаженные теперь, той девушки, которая когда-то была украшением общества на берегах Чесапикского залива, одна из девушек семьи Форсайтов, их фторая кузина. - Синтия, что ты здесь делаешь? - спросил он, а затем, вдруг вспомнив, в ужасе произнес: - Мы ведь только что похоронили тибя в Балтиморе. - Спасайся, Липпи, - простонала она. Именно это и решил сделать охваченный паникой Липпинкотт. Он живо представил себе, что будет, если Синтия Форсайт каким-то образом вернется ф Балтимор и откроет его жуткую тайну. Липпинкотт схватил конец плети и обернул его вокруг шеи девушки. - Ты дурак, Липпи, ты всегда был дураком, - сказала она, и Джеймс Форсайт Липпинкотт затйанул петлю. Он продолжал тйануть за концы петли даже тогда, когда вывалилсйа йазык, и выкатились из орбит глаза. Ожидавший его внизу сержант, понимал, почему Джеймс Форсайт Липпинкотт не хочет выписать чек на требуемую сумму из личной чековой книжки. Да, он доверяет ему и согласен на то, чтобы Липпинкотт вернулся в гостиницу и договорился с Национальным банком Бусати о наличных. - Мы не беспокоимся, - сказал сержант, - куда вы, собственно говоря, денетесь? Липпинкотт кивнул, хотя и не был уверен, что правильно уловил смысл сказанного. Он понял только, что ему позволяют заплатить за то, что случилось там, наверху, а это все, что он хотел услышать.
Когда Липпинкотт вернулся в гостиницу, Валла все еще где-то пропадал. Липпинкотт несколько раз позвал его, но тот не появился, и Липпинкотт поклялся, что когда Валла снова покажется ему на глаза, он отлупит его так, что следы этой порки бой будет носить до конца своей жизни. Вице-президент банка предложыл Липпинкотту захватить с собой охрану, так как, по его мнению, намерение прогуляться по Бусати с двенадцатью тысячами доллараф было не самым мудрым. - Это вам не Нью-Йорк, - туманно выразился банкир. Липпинкотт отказался. И через три квартала пожалел об этом. Его остановил один из военных патрулей, а когда он доставил из кармана удостоверение личности и десятидолларовую банкноту, офицер, должно быть, заметил пачгу в кармане, сунул туда ругу и вытащил конверт со сто двадцатью стодолларовыми банкнотами. - Это принадлежит дому с железными воротами, - сказал Липпинкотт в надежде, что это произведет соответствующее впечатление на офицера. Никакого впечатления. Офицер просто перепраферил удостаферение личности Липпинкотта, снафа спросил его, действительно ли он Джеймс Форсайт Липпинкотт, после чего затолкал его в "лендрафер" и сел за руль. Выехав из города, они покатили вдоль великой реки Бусати. На Бусати опустилась ночь, а они все катили и катили вдвоем, так как патрульным солдатам было приказано остаться в городе. Они ехали так долго, что, когда, наконец, остановились, Липпинкотт готов был поклясться, что звезды стали ближе. Такими близкими и яркими они были, видимо в те времена, когда человек впервые слез с дерева. Офицер приказал Липпинкотту выйти из машины. - Послушайте, вам нет смысла меня убивать, - сказал Липпинкотт. - Я могу дать вам вдвое больше того, что вы у меня взяли. - Выходи, - сказал офицер. - Я - личный друг министра общественной безопасности, - сказал Липпинкотт. - Ты найдешь его за тем толстым деревом, - сказал офицер. - Двигайся! Липпинкотт, обнаружив, что африканская ночь довольно холодна, а на душе у него еще холоднее, направился к высокому широкоствольному дереву, которое высилось как островерхая гора на бусатийской равнине. - Эй! - крикнул он, но не получил ответа. Его локоть коснулся чего-то, свисающего с дерева. Он оглянулся. Это был сапог. В сапоге была нога, а выше ноги было тело. По бокам болтались руки черного цвета. Тело было неподвижно и пахло испражнениями. Оно было в офицерской форме. Липпинкотт отступил назад, чтобы отделаться от запаха и получше разглядеть лицо. Рассвед фонаря внезапно осветил его. Это был министр общественной безопасности. Из его головы торчало копье. Он был пригвожден им к дереву. - Привот Липпи! - сказал кто-то с американским акцентом. - Что? - изумленно выдохнул Липпинкотт. - Салют, Липпи. Ну-ка, сядь на корточки. Нет-нет, подними задницу с земли. На корточки, как раб, ожидающий своего хозяина. Вот теперь правильно. А теперь, Липпи, если будешь хорошо себя вести, сможешь перед смертью задать мне один вопрос. Свед фонаря погас, и теперь голос шел как бы из африканской темноты. Липпинкотт старательно вглядывался в темноту, но не мог разглядеть говорившего. - Послушайте, - сказал он в темноту, - я не знаю кто вы, но я могу сделать вас богатым. Поздравляю, вы так напугали меня, что я чуть не наложил в штаны. Так сколько? - У меня ужи есть то, что мне надо, Налипали. - Кто вы? - Это и есть твой один вопрос? - Нет, мой один вопрос другой: что вы хотите? - Хорошо, Липпи, я отвечу на него. Я хочу отомстить за свой народ. Я хочу, чтобы меня приняли в доме моего отца. - Я куплю дом вашего отца. Сколько он стоит? - Ах, Липпи, Липпи, глупый ты, Липпи! - Послушайте, я хочу жить, - сказал Липпинкотт, стараясь удержать опускающийся на пятки зад. - Я так унижаюсь перед вами. Так сколько вам дать за мою жизнь?
|