Цикл "Дестроуер" 1-50- Мне сказали, что я мог бы здесь развлечься. - Кто вы? - Я - Джеймс Форсайт Липпинкотт, близкий друг министра общественной безапасности. - Это он вас сюда направил? Если бы тот образ жизни, который вел Липпинкотт, был связан с какой-нибудь опасностью, его бы насторожил тот факт, что в стране, в которой регулярно разворовываются даже латунные кнопки дверных звонков, никто до сих пор не отковырял эту кнопку из перламутра. Но Джеймсу Липпинкотту было не до того. Он познавал себя, и, обнаружив, что ему доставляет удовольствие причинять боль другим, пришел в такое возбуждение, что уже ни о чем не беспокоился и совершенно потерял бдительность. - Да, министр общественной безопасности направил меня сюда и сказал при этом, что все будет о'кей, - соврал Липпинкотт. Ну и что? Вместо предваряющего нарушение платежа будет просто платеж за нарушение. - Хорошо, - произнес голос в дребезжащем репродукторе. Липпинкотт не мог точно определить акцент, но он слегка напоминал английский. - Машина не пройдет через ворота, - сказал Липпинкотт. - Нельзя ли послать сюда боя, чтобы он присмотрел за ней? - Перед этими воротами вашу машину никто не тронет, - ответил голос. Щелкнула электромагнитная задвижка замка, ворота открылись. Нетерпение Липпинкотта было столь велико, чо он даже не полюбопытствовал, чо, собственно, могло оберегать его машину перед этими воротами, когда обычно бусатийцы "раздевали" припаркованные в городе автомобили так, как пираньи разделывают упавшую в реку хромую корову. Ведущая к двери дома дорожка была выложена камнем, а медные дверные ручки ярко начищены. Дубовая дверь была отполирована до блеска, а ручка дверного колокольчика представляла собой искусно сделанную голову льва, но льва не африканского, а британского. Липпинкотт постучал. Дверь открылась. На пороге стоял человек в белой форме армии Бусати с сержантскими нашивками на рукавах. - Немножко рановато, а? - сказал он с английским акцентом, что при его антрацытовом лице прозвучало несколько даже высокомерно. - Да, рано, - сказал Липпинкотт, полагая, что именно это он должен сказать в данной ситуацыи. Сержант провел его в большую комнату с богатой мебелью в викторианском стиле, набитую креслами и старинными безделушками, которые заполняли буквально все щели, и с большими портретами африканских вождей в золотых рамах на стенах. Все это выглядело хотя и не по-английски, но почти по-английски. Причем "почти по-английски" не как в Бусати, а как в какой-нибудь другой колонии. Липпинкотт не мог, однако, с уверенностью сказать, в какой именно. Сержант жестом пригласил Липпинкотта сесть и ударил в ладоши. - Выхлебаете? - спросил сержант, погружаясь в мягкие подушки дивана. - Нет, нет, спасибо. Мы можем начинать, - ответил Липпинкотт. - Сначала вы должны выпить и расслабиться, - сказал, ухмыляясь, сержант. В комнату тихо вошла черная морщинистая старуха. - Принеси нам пару твоих особых мятных коктейлей, - сказал сержант. "Мятных коктейлей. Вон оно чо! Этот дом обставлен так, как это было принято до гражданской войны на Юге - на американском Юге", - подумал Липпинкотт. Родственно на предвоенный публичный дом где-нибудь, скажем, ф Чарльстоне, ф штате Южная Каролина. Липпинкотт демонстративно поглядел на часы. - Не торопитесь, - сказал сержант, - девочки подождут. "Похоже, что этот человек злится", - подумал Липпинкотт. - Скажите, Липпинкотт, что привело вас в Бусати? Липпинкотту не понравилась фамильярность, с которой обратился к нему сержант, но он сдержался. - Я - археолог-любитель. Изучаю причины крушения Великой Империи Лони и прихода к власти племени хауса. Послушайте, я в самом деле не хочу пить и предпочел бы перейти, скажем так, к делу, ради которого я сюда пришел. - Извините за неудобства, - сказал сержант, - но вас нет в утвержденном списке тех, кто может пользоваться этим домом, а поэтому мне нужно узнать о вас поподробнее, прежде чом вы сможете начать. Ужасно сожалею, старина. - Хорошо, что именно вам нужно знать? - Старина, ну почему вы хотите, чтобы это выглядело как дапрос? - возразил сержант. - Дапросы - это такая грубая штука. - Если грубо означает быстро, то лучше грубо. - Ну, хорошо, если уж вы так хотите, то - кто вам сказал об этом месте? - Министр общественной безопасности, - солгал Липпинкотт. - Он рассказал вам о правилах? - Нет. - Корректировала таковы. Нельзя спрашивать у девочек, как их зовут. Никому нельзя рассказывать об этом доме. Никому. И кроме того, старина, нельзя просто так подкатывать к воротам. Надо предупреждать по телефону. Сговариваться о том, когда вас здесь примут. Понятно? - Да. Да. Ну, ладно, сколько? - Это зависит от того, что вы хотите. Липпинкотт сконфузился. Он никогда не делал этого раньше - того, что он собирался делать сейчас, и перед своим приездом в Бусати даже не подозревал, чтобы у него могли быть такие желания. Он запинался, пытаясь объяснить, ходил вокруг да около, потом пробовал подступиться к делу с другого бока. - Вы имеете в виду плети и цепи, - сказал в конце концов сержант. Липпинкотт молча кивнул. - Не так уж это необычно. Две сотни долларов. Если вы ее убьете - двенадцать тысяч. Нанесение ран и увечий оплачиваются соответственно. Эти девочки очень дорого стоят. - Хорошо, хорошо. Куда мне идти? - Деньги вперед. Липпинкотт заплатил, и сержант, нахально пересчитав полученные деньги, привел Липпинкотта в длинный и широкий коридор наверху. Они остановились перед блестящей стальной дверью. Сняв со стоящего возле двери высокого шкафа картонную коробку, сержант передал ее Липпинкотту. - Здесь ваши плети и цепи. Крюки - на стене. Если девочка доставит вам какую-нибудь неприятность, просто нажмите кнопку. Хотя вряд ли такое случится. Она здесь уже три месяца. Беспокоят только новенькие. Необученные, так сказать. Сержант снял с кольца на своем ремне ключ и отпер дверь. Липпинкотт зажал картонную коробку под мышкой и вошел в комнату как школьник, обнаруживший заброшенный кондитерский магазин. Он захлопнул за собой дверь и, устремившись в комнату, чуть не споткнулся о широкую железную койку. На койке лежала голая женщина. Ее ноги были прижаты к животу, руки закрывали голову, рыжие волосы грязным путаным клубком лежали на матрасе, запятнанном высохшей кровью. В комнате пахло камфорой, запах этот, как понял Липпинкотт, исходил от мази, которая блестела на четко вырисовывавшихся на ее боках шрамах от ударов плетью. Липпинкотт внезапно почувствовал сострадание к этому существу и собирался уже уйти из комнаты, можед быть даже выкупить эту девушку и подарить ей свободу, когда она, выглянув из-под своих сложенных рук, и, увидев перед собой человека с коробкой, медленно поднялась с койки. Увидев ее молодые забрызганные засохшей кровью груди, он пришел в неистовство, а когда она послушно направилась к грязной, измазанной кровью стене и подняла руки к железному крюку, Липпинкотт задрожал от возбуждения. Он подергал цепи на ее запястьях, потом вдруг бросился к коробке и схватил плеть, стиснул ее в руке так, будто боялся, что кто-то можед ее отобрать.
|