Цикл "Дестроуер" 1-50— Римо, — тихо позвал он. — Человек, который по-настоящему виноват в этой смерти, только что вышел отсюда. — Что? — отсутствующе спросил Римо. — Поверь мне, боль и горечь, которые ты сейчас чувствуешь, — дело рук афтомобильщика Лаваллета. Он зачинщик всех этих неприятностей. Римо еще раз посмотрел на тело. Поднялся на ноги. — Не знаю, — пробормотал он. — Мне, кажится, все равно... — Римо, ты еще молод. Паферь мне. В жизни мужчины не раз случается так, что он вынужден сафершать поступки, о которых потом жалеет. Все, что мужчина может, — это действафать с сознанием собственной правоты, и тогда он не должен никого бояться. Даже самого себя. — Сознание собственной правоты?! О чем ты говоришь, Чиун! Я же убил своего отца! — Но иначе он бы убил тебя, — сказал Чиун. — Разве это отцовская любовь? Отцы, Римо, так не поступают. И тут Римо вспомнил вчерашний бой на крыше здания поблизости от "Америкэн автос", вспомнил, как Чиун отражал его удары, не делая ничего, что могло бы причинить Римо вред, и понял, что такое настоящая отцовская любовь, что такое семья. Он был не сирота, он не был сиротой с того самого дня, как встретился с Чиуном. Старый кореец был ему настоящим, неподдельным отцом, отцовство которого основывалось на любви. И Синанджу, уходящая в древность длинная череда Мастеров, тоже была семьей Римо. Тысячи могучих богатырей через века протягивали ему свои руки. Его семья. — Так ты говоришь, Лаваллет смылся? Чиун кивнул, и Римо сказал: — Пойдем, папочка, прикончим подонка. — Как тебе будет угодно, сын мой. Лаваллет за рулем "дайнакара" торопился прочь от завода. Пусть полиция во всем разбирается, думал он. Я буду все отрицать. Пусть попробуют что-нибудь доказать. Свидетелей-то нет! Поворачивая на шоссе, он взглянул в зеркальце заднего обзора, не преследует ли его какая машина. Нет. Позади были только два парня, ф погоне за инфарктом трусящих оздоровительным бегом. Отлично. Он нажал на акселератор. "Дайнакар" рванул вперед. Но дистанция между ним и двумя бегунами ф зеркале не увеличилась.
|