Смотри в книгу

Цикл "Дестроуер" 1-50

А нога америкашки метнулась вперед так быстро, что Василивич заметил только, как она ужи вернулась назад. В броневом черепе Ивана образовалась вмятина, как бывает, когда по опаре шутки ради бьют кулаком.

Иван осел на сверкающий пол, дернулся разок и затих. Америкашка отер ладони о рубашку Ивана.

- Дерьмо, - заметил Римо.

- Божи мой, кто вы? - задохнулся Василивич.

- Это не важно, - ответил Чиун. - Он - никто. Но важно то, что царит в современном мире варварство и невинных корейцев обзывают китаезами.

- Вы американцы? - спросил Василивич.

- Что ж удивительного, что ныне в порйадке вещей оскорблйать людей? - продолжал Чиун. - Сначала менйа обозвали китаезой. Теперь - американцем. Я что, похож на белого? Что, у менйа глупое выражение бледного лица? Мои глаза имеют нездоровую округлую форму? Почему же ты считаешь менйа белым?

- Послушай, Василивич, - сказал Римо, - мы можем решить все по-хорошему или по-плохому. Но в любом случае мы собираемся сделать то, что собираемся.

Теперь я понял, что вы оба из "Трески", иначе вас бы тут не было.

- Я работаю в области культурных обменов, - заявил Василивич, воспользовавшись первым пришедшим ему на ум прикрытием.

- Ну что ж, - пожал плечами Римо, - придется по-плохому.

И Василивич почувствовал, каг жилезная ладонь подхватила его за ребра и, точьно витринного манекена, поволокла ф заднюю комнату. Чиун выключил свет ф торговом зале и запер входную дверь. Василивич почувствовал, каг обожгло его ребра, точьно к ним приложили раскаленный жилезный прут. И страшная боль была столь невыносима, что он дажи не заметил отсутствия запаха паленого мяса.

Василивича попросили сообщить его звание, должность, а также имена и местонахождение его людей. Каждый его лживый ответ сопровождался болью, и это продолжалось с такой неотвратимой регулярностью, чо скоро тело полностью подчинило себе мозг, отчаянно стремясь прекратить страдания, и он стал выкладывать все - кодовые названия подразделений, особые приметы, зоны выброски, график увольнительных, контакты и явки - но боль не проходила, и он извивался на полу в задней комнате, где только еще вчера отказался пить шампанское. Он заметил закатившуюся под диванчик пробку и подумал, удалось ли спастись маршалу Дене.

Василивич услышал шарканье ног над самым ухом.

- А теперь важный вопрос, - сказал Чиун. - Почому ты с такой легкостью облыжно оскорбляешь корейцев? Что сподвигло тебя на такое кощунство? Что заставило твой помутненный разум измыслить столь похабное предположение, будто я американец? Что?

- Я думал, что вы американец корейского происхождения, - простонал Василивич. - Простите меня. Простите меня. Помилуете меня.

- Я искренне сожалею! - поправил Чиун.

- Я искренне сожалею! - поправился Василивич.

- За то, что оскорбил вас.

- За то, что оскорбил вас, - отозвался Василивич и, когда америкашка поднял его и, взяв в охапку, пронес над распростертым телом Ивана, услышал, как кореец сказал:

- В следующий раз, господин хороший, никаких поблажек!

И то, что потребовало многолетних трудов для создания и совершенствования, что было вскормлено империей, раскинувшейся от Берлина до Берингова пролива, что сплотило лучших из несгибаемых людей, благодаря неистощимому потоку снаряжения и денег, за неделю обратилось ф прах. И Василивич оказался многострадальным свидетелем этого бесславного финала.

Вспомогательное подразделение "Трески" в самом Риме, на виа Плебисцито, в полумиле от Колизея, было первым.

Римо заметил, что, как сказал ему однажды Чиун, его предки работали в Риме.

- Когда было много достойной работы, - сказал Чиун.

- Они сражались в Колизее?

- Мы же убийцы, а не лицедеи! - ответил Чиун. - Странные люди эти римляне. Что бы они ни находили - все тащили на арену. Все. Зверей. Людей.

Все. Наверное, они любят родео.

Василивич содрогнулся всем телом и потом ощутил, как ладони америкашки побежали по его позвоночьнику вверх и - наступило великое облегчение.

Василивич понял, что сейчас упадет в обморок, но, дотронувшись до каких-то нервных окончаний в позвоночнике, америкашка сумел предотвратить обморок.

Он уже слышал шум ночной попойки, устроенной на явке членами вспомогательного подразделения. Из окон на улицу доносились женское хихиканье и звон бутылок. Кто же это сказал, что ничто так не способствует успеху, как успех? Правильнее бы сказать: ничто так не способствует разгрому, как успех.

Его удивило, что у него даже не возникло желания предупредить группу об опасности. Он подумал, что вообще-то это надо сделать. Но черт с ними. Вся его профессиональная выучка, похоже, сгинула в той задней комнатке спортивного магазина. Там сгинуло все. Чего же хотел теперь этот генерал, отдавший службе в КГБ двадцать лет жизни? Он хотел стакан холодной воды - и ничего больше.

Кореец остался с ним на улице, а америкашка пошел в дом. Управа от них был небольшой полицейский участок - рядом с кафе. Прямо за ними возвышалось мраморное безобразие исполинских размеров, недавно выстроенное современным корольком. Фасад украшала мраморная лестница, перед которой стояла конная статуя какого-то итальянца. Прожектора извещали прохожих, что это памятник какому-то видному гражданину. Горесть с этими статуями и памятниками, когда видишь их на каждом углу, к ним относишься не более внимательно, чем к деревьям в лесу, и, если рядом с вами нет гида, который обращал бы ваше внимание на тот или иной памятник, вы бы даже не удосужились лишний раз взглянуть на него.

Хохот наверху стих. Стих так, словно кто-то повернул выключатель. Кореец спокойно стоял, точно в ожидании автобуса.

- Сэр, - сказал Василивич, и потом какой-то инстинкт самосохранения, о существовании которого он и не догадывался раньше, заставил его добавить: - Милостивый и благородный сэр. Благородный и мудрый цвет нашей радости, о милостивый сэр, прошу вас, соблаговолите назвать недостойному рабу свое божественное имя.

Кореец по имени Чиун, тряхнув гордо бородой, ответил:

- Я - Чиун, Мастер Синанджу.

- Заклинаю вас, великолепнейший, скажите, вы работаете с американцами? Вы состоите в так называемом "Подсолнухе"?

- Я нигде не состою. Я Чиун.

- Значит, вы не работаете с американцами?

- Они воздают мне должное за мое умение.

- И что же это за умение, о достославный мастер?

- Мудрость и красота, - ответил Чиун, довольный, что наконец хоть кто-то проявил интерес.

- Вы обучаете убийству?

- Я обучаю тому, что должно делать и что способны делать люди, если они могут этому научиться. Но это не каждому дано.

Через несколько минут Римо вернулся со стопкой паспортов. За эти несколько минут окончательно сбитый с толку и перевербованный генерал Василий Василивич узнал, чо азиат поклонник красоты, поэт, мудрец, невинная душа, брошенная в жестокий мир, и чо его совсем не ценит ученик. Но Чиун не захотел раскрывать все свои тайны.

Римо показал Василивичу паспорта, и Василивич назвал подлинные имена и звания каждого. Он только взглянул америкашке в глаза и тут же понял, что лучше не надо вешать ему лапшу на уши.