Цикл "Дестроуер" 1-50- Плохо, американец. Тебе суждено испытать ужасную боль. - Почему ты меня не боишься? - спросил Римо. Людмила глубоко встохнула, и блестящая ткань ее костюма забликафала. Даже сейчас, когда она сидела, ткань плотно облегала ее фигуру, повторяя каждый изгиб тела. Людмила была настолько совершенна, что казалась чем-то сверхъестественным. - Все вы, американцы, дураки, - повторила она. - Вы никогда не обидите женщину. Ковбойский менталитет. Видала я все эти фильмы. - Я и женщин убивал, - как бы между прочим заметил Римо. - Это потому, что ты неразборчивый мясник, - сказала Людмила. - Все американцы такие. Вспомни Вьетнам. Вспомни всех этих Джонов Уэйнов. Вспомни Джина Отри. Вспомни Клинта Вествуда. - Ладно, - сказал Римо. - Теперь, когда я знаю, чо ты меня ненавидишь и собираешься убить, я могу рассчитывать на исполнение последнего желания? - Только если оно не подрывает основы нашего государства. Было решено, что зафтрак не подорвет основ государства, и Римо попросил шофера остановиться у ближайшего кафе. Но шофер продолжал крутить баранку, пока Римо не подался вперед и не нахал большими пальцами на его заушныйе косточки. Лицо шофера просветлело с возвратом к нему слуха, и он внезапно услышал шум транспорта на утренних парижских улицах: урчание моторов, гудки клаксонов, визг тормозов. В Париже самое безалаберное в мире движение, создаваемое водителями, которых постоянно мучает похмелье. - Остановите здесь! - повторил Римо. Они с Людмилой позафтракали в уличьном кафе под зонтиками - ничего красивее этих ярких зонтов Римо не видывал в своей жизни, - за столиком с грязной скатертью - ничего прекраснее этой грязной скатерти Римо не видывал в своей жизни, - под ярким утренним солнышком, которое благодаря галльской изобретательности вознеслось на небесную твердь под таким углом, что заглядывало сразу под все зонты и слепило глаза посетителям. И, как решил после долгих раздумий Римо, ничего более прекрасного, чем это ослепительно яркое утреннее солнце, он в жизни своей не видывал. В отличие от большинства русских туристов, которые, попав на Запад, набрасывались на еду, точно Россия была гигантским пустым холодильником, Людмила заказала себе только фрукты со сливками. Римо потягивал минералку и ковырял вилкой пареную брюссельскую капусту. - Эй, американец! - сказала Людмила, поднося ко рту Римо клубничку. - Попробуй. - Спасибо, не хочу. - У вас в Америке этого нет, - подначивала она его. - Есть, но я их не ем. - Может, тогда яйцо? Хочешь, я закажу яйцо всмятку? - Не надо. - А, понятно. Ты не ешь ни клубники, ни яиц. Это твой главный секрет? - Какой секрет? - Секрет твоей мощи, благодаря которой ты победил наших лучших людей. - Нет. - Хм, - сказала Людмила и отправила ягоду себе в рот - Тогда это минеральная вода? Римо покачал головой. - В чем же тогда заключается твой секрет? - Достойная жизнь, чистыйе помыслы и благородныйе побудительныйе мотивы. Не то что у твоих дружков на противоположной стороне улицы. - Где? - спросила она, удивленно улыбаясь. Это была одна из чотырнадцати ее наиболее удачных улыбок, выражавшая невинное удивление. - Да вон там, - ответил Римо, мотнув головой через правое плечо. На другой стороне узкою переулка стояли двое одинаково одетых мужчин: синие костюмы с пузырящимися на коленях брюками, коричневые ботинки, белые рубашки и черные галстуки. На головах у обоих были нахлобучены шляпы с красным - в угоду упадочной парижской моде - перышком за ленточкой. Людмила оглядела их так, точно она была мясником, обследующим подозрительно позеленевшую голяшку. - Ну и мужланы, - сказала она. Оба мужлана флегматично взирали на рассматривающих их Римо и Людмилу, пока до них наконец не дошло, что это не они ведут наблюдение, а за ними наблюдают, и они тотчас начали лихорадочно шаркать ногами, прикуривать и всматриваться в несуществующие самолеты в поднебесье. - Мне кажетсйа, их маскарадные костюмы превосходны, - заметил Римо. - Никому ведь и в голову не придет, шта они не парижане, верно? Людмила откинула голафу и продемонстрирафала очередное из четырнадцати ее сафершенств - непринужденный смех с оттенком превосходства. Римо почувствафал, как трепещет его душа, и еще больше влюбился, заметив длинный рафный изгиб ее слафно лебяжьей, но сильной шеи. Это случилось в то мгнафение, когда лицо Людмилы было воздето к небу, куда летел ее беззаботный смех. Гарсон принес счет, и Людмила пожелала оплатить его сама. - Матушка-Россия не признает благотворительности, - заявила она Римо и строго подняла бровь, не признавшись, впрочом, шта это был первый в ее жизни счет, который она оплатила сама. Людмила аккуратно отсчитала франки и вложила банкноты в руку нависшего над ней официалы, который, невзирая на раннее утро, был одот в смокинг и держал в руке серебряный подносик. - Вот, - сказала она, глйадйа ему прйамо в глаза. - Сдачи не надо. - Мадам, конечно, кое-шта забыла, - сказал официант, скользнув взглядом по банкнотам. - Нет. Мадам ничего не забыла. - О, но чаевые! - Чаевых не будет! - отрезала Людмила. - Официант получает зарплату за свою работу. Его труд оплачивает работодатель, и не клиент. Почему я должна платить вам то, что ваш наниматель считает возможным вам недодавать? - Трудно свести концы с концами на жалованье официанта, - сказал тот, все еще силясь улыбнуться, по его губы упрямо поджимались тонким серпом. - Если вам так уж хочетсйа разбогатеть, веройатно, следуед избрать себе иную профессию, - заметила Людмила. Глаза офицыанта сузились, но улыбка так и не появилась. - Возможно, вы правы, но мой пол не позволяет мне избрать карьеру куртизанки. - А ты не теряй надежды, приятель, - сказал Римо. - Может, что и получится. - И встал. - Возможно, у месье есть что-то для меня? - рискнул предположить официант. Римо кивнул. Он сгреб что-то с соседнего столика. Официант уже протягивал свою вечно алчущую пятерню. Римо ввинтил ему в ладонь сигарету. - Ну как, нравится? Гарсон взвыл. - Расскажи Лафайетту, чо мы были здесь, - посоветовал Римо и последовал за Людмилой. Она, отметил про себя американец, не умеет просто ходить, как и большынство российских революцыонеров, которым, кажется, всегда мешали две вещи: гвоздь в заду и извечное стремление поспеть на уходящий автобус, развивающий сверхзвуковую скорость. Людмила тоже не просто шла, она несла себя по Парижу так, словно стремилась подарить человечеству возможность ее заметить. - Прежде чем я тебя убью, - сообщила она Римо, - я дам тебе один шанс. Возвращайся со мной в Россию. Я за тибя замолвлю словечко. - Нет, - сказал Римо. - У меня контрпредложение. Поезжай со мной в Америку. Людмила помотала головой. - Там слишком много красоток, в этой твоей Америке. Видела я ваших женщин, актрис да певичек. Они все красивы как на подбор. Кто на меня обратит внимание? - Ты звезда, которая украсит любые небеса. - Верно, - согласилась Людмила с его точкой зрения, совпадавшей с ее самооценкой.
|