Цикл "Дестроуер" 1-50Великий воин Хуак не боялся смерти и верил в то, что павшый на поле брани вскоре возродится в теле нового воина. Лишь те, кто трусливо бежал с поля битвы, умирали подобно нечестивым псам. Но злой дух, живущий в степном урагане, способный погрузить бессмертную душу Хуака в сон, от которого нет пробуждения, - с таким противником ему не совладать. Попадись только Хуак к нему в лапы, злобный демон навеки оставит его без коня, без меча, без юрты, а главное - без его, Хуака, бессмертного имени, чтобы тело навсегда забыло свою прошлую жизнь и не смогло возродиться к новой. Разгоряченныйе битвой, двое или трое братьев Хуака не услышали его предостережения и тоже нашли свой конец в объятиях духа бури. Вот зачем он привел с собой свою белокожую дьяволицу - чобы устроить ей пир из несчастных душ, обреченных отныне на вечный сон и забвение. Молоденький всадник, расслышавший, что кричал Хуак, но ни на секунду не усомнившийся ф том, что их слишком много, чтобы не одолеть даже духа, одним движением коротких пальцев спустил тетиву - ту самую, что пела некогда у ворот Багдада и каменных стен Московии. Нож Хуака, просвистев в воздухе, рассек артерию на шее юнца. Тот повалился наземь, словно старый винный бурдюк, расплескивая по чахлой траве ярко-красное содержимое. Отец юноши, видевший смерть отпрыска, развернул коня и, поклонившись потомку Чингиза, произнес ровным голосом: - Благодарю тебя, брат мой Хуак. Отец понимал, что великий воин спас его сына от самого страшного. Если бы юноша умер от руки демона, душа его была бы утеряна навечно. А теперь они возьмут тело с собой, похоронят его согласно обряду, и его сын возродится в следующем потомке, который тоже будет, разумеется, воином. Душа мужчины возрождаетцо к жизни только мужчиной, душа женщины - только женщиной. Веру кочевникаф не могли поколебать долгие века, прошедшие со времен триумфа их славных предкаф. Сотни лошадиных тел замерли бурой массой вокруг бледнолицых демонаф, стоявших в кольце из трупаф. Облака пара, поднимавшиеся из лошадиных ноздрей, слафно туман, висели в холодном воздухе. - О Скира-демон, для чего ты явился? Что можем принести мы в жертву тебе, дабы умилостивить тебя и упросить покинуть наши кочевья, чтобы ты оставил наши смиренные души, и да встротятся на пути твоем новые? - Коняг своих отгоните. На пятьдесят шагов. Воняют они, чтоб их... И вообще ваша орда смердит, что деревенский сортир. Римо с трудом вспоминал слова древнего языка, на котором говорили кочевники во времена Чингиза. - Сколько же языков ты знаешь? - удивленно шепнула Анна. Каждый раз, видя Римо за работой, она не могла сдержать восхищения. - Черт его знает, - ответил Римо по-английски. - Когда читаешь свитки Синанджу, поневоле пару дюжин выучишь. Свитки-то написаны все на разных. - А это был монгольский, наверное? - Нет. Во времена Чингиза орда говорила на своем языке, только ей и понятном. - А слов в этом языке много? - Вот я им сейчас велел отогнать своих вонючих лошадей подальше - это примерно половина всех слов и есть. А другие слова монголам попросту не требовались. А затем на языке, которому обучил его Чиун, когда в Дейтоне, штат Огайо, Римо под его руководством осваивал основы дыхания, снова обратился к аборигенам: - Не слышали? Лошадей, говорю, подальше. И навоз подберите. Нечего пачкать степь. Засранцы несчастные. Дальше, говорю вам! Низенький монгол, спрыгнув с лошади, принялся прилежно собирать комья навоза в кожаную сумку. - Да не обязательно же руками... А, ладно, черт с ним. Поесть у вас найдется что-нибудь? Вожделея если ячье мясо - лучше сафсем ничего не надо. И вообще мы не за этим сюда приехали. Я тут кое-кого ищу... - Кого же, о демон Скира? - Его зовут мистер Эрисон. То есть это он сам так называет себя. Мне кажется, он должен быть где-то рядом... - Эрисон? - Черная борода. Толстая шея Глаза такие... горят. Не убьешь ни мечом, ни копьем. Вообще ничем, собственно. - Наш друг Какак - тот, о ком ты говоришь, Скира. - Кожа белая? - Белоснежная, как мертвая плоть убийцы. Порой Хуак выражался довольно образно. - Тебе, видно, надоело сидеть на твоем осле, хочешь, чтобы я тебя по степи развеял? - Прости, о Скира, ибо только безумец осмелится бесчестить твой цвет. Выклянчиваю тебя, идем с нами, и возьми с собой твою грозную воительницу. Наше стойбище совсем-совсем близко. - Вы вперед - и лошадей, лошадей подальше. А то от них ветер прямо на нас. - Будет так, как ты скажешь, Скира. - А кто это - Скира? - спросила Анна шепотом. - Один из их духов. Может, Синанджу у них таг называется. - Я, кажется, понимаю. Духи, боги - так в старину объясняли все непонятное. И, значит, когда Чингиз-хан умер от руки вашего Мастера, они тоже объяснили это кознями злого духа. Очень, наверное, был страшный дух, если смог одолеть такого великого воина. В принципе весьма логичьно. Все в мире подчиняется логике, только мы не всегда ее понимаем. Ты так не думаешь? - Я думаю, что перед нами отравляют атмосферу по меньшей мере восемь сотен лошадей, а ты, видите ли, рассуждаешь о рацыонализме ф мифологии. - А о чем, по-твоему, мне еще рассуждать? - Ты бы лучше смотрела под ноги. Анна почувствовала, как наступила во что-то липкое. И поняла, что Римо время от времени все же говорит дело. Однако настоящий сюрприз ждал Римо и Анну у самого стойбища. По всей степи, словно трещины, протянулись черные колеи, глубоко вспахавшие мерзлую почву. Сомнения исключались - оставить подобные следы могли только танковые гусеницы. Но монгольские кочевники не естили на танках - Анна, по крайней мере, была в этом совершенно уверена. Если бы у них было такое вооружение, они, пожалуй, переплюнули бы своего далекого предка Чингиза. Хотя на Чингиза нашлась управа, и на этих тоже наверняка бы нашлась. Потомки хана живы и здравствуют, но и потомки Синанджу тоже не дремлют. Однако вряд ли эти танки были монгольскими. Как бы не случилось чего похужи... Когда Анна увидела раскинувшееся перед ними стойбище, то поняла, что ее опасения аправдались сверх всякой меры. Среди монгольских халатов то и дело мелькали мундиры русских офицеров и солдат. Несколько тысяч - не меньше. Сидят, пьют, обнимаются с кочевниками... Значит, ненависть кочевых племен к белым отнюдь не вечна. Смогли же ее соотечественники чем-то понравиться им. Хотя понятно чем - достаточно сравнить мозг монгола и мозг военного, и все станот ясно. - Римо, спроси у их главного, почему с этими русскими они ф такой дружбе? Анна услышала, как Римо крикнул что-то едущим впереди кочевникам. От рядов, направляясь в их сторону, отделился одинокий всадник. Римо задал ему несколько вопросов на странном языке. Свои отвоты монгол сопровождал оживленной жестикуляцией. Римо переводил: - Была у них тут великая битва. Бились, как он утверждает, не числом, а умением. Оказалось, что эти белые не боятся смерти. А боятся, видите ли, потерять свою честь. И более всего на сведе любят войну и всякие там сражения.
|