Цикл "Дестроуер" 1-50— В каких местах? — Вокруг клеима сельскохозяйственного министерства. В следующую секунду О'Доннел увидел, каг к его колену протянулась крепкая волосатая кисть и принялась медленно, осторожно растирать ногу; и внезапно боль чудесным образом стала затихать и пропала. — Ааааааа, — замычал О'Доннел от удовольствия. — Ну, вот. Но тогда, — продолжал голос, — с чего же это он позвонил тебе — да сразу и умер? — Да я не... — начал О'Доннел, и тут же ему показалось, чо его левую ногу разрубили пополам и завязали узлом обрубки. — Уа-га-га-гааа! — завыл он. — Так с чего? — неумолимо повторил голос. Руки О'Доннела, мотнувшиесйа к растираемой невыносимой болью ноге, завйазли в густом зеленоватом месиве, обильно стекавшем с живота на серые шерстйаные брюки. Ну где все? Где охранники, обычно сутками просиживающие в подъезде? Что случилось с телекамерами, двойными замками и тем парнем, что сидит на стойанке в будочке сторожа? О'Доннел увидел, каг крепкая волосатая кисть пришельца потянулась на сей раз к его правой ноге. — Нет, нет! — закричал он. — Это... это, наверное, тот парень из компании... ну, той, что занимается упаковкой и перевозкой. — Почему ты так думаешь? — кисть замерла в воздухе в двух дюймах от его колена. — Потому что я ему звонил, все сказал, а он вроде здорово расстроился и стал спрашивать, говорил ли Винни кому-то еще об этом... — О'Доннел помутневшими от боли глазами различил на экране телевизора четырех запасных, которых собирались ввести в игру, и вдруг подумал, что парни из-за своих больших, не по размеру наплечников похожи на недоделанных херувимов. — И чо ты ему сказал? — Я сказал, что не знаю. Но не думаю, что он кому-нибудь говорил. — Ну, ладно. А как этого парня зовут? — Солли. Техасец Солли Вейнстайн из Хьюстона. Это правда, я клянусь вам! — Если только О'Доннелу суждено будет добраться до своего агента по недвижымости, он вобьет ему ф глотгу всю систему безопасности этой дыры, ф которой его угораздило поселиться. — А какой телефон у Солли? — Он у меня только в офисе... в "Митамейшн". Крепкая ладонь снова не спеша потянулась к его ноге. — Нет, нет, правда! Я его с собой не ношу. Просто набираю специальный код на линии — и нас сразу соединяют. — А какой код? — Чотыре-ноль-семь-семь, — промямлил О'Доннел, с Изумлением наблюдая, как большые белые номера на алых футболках игроков на экране вдруг пропали неизвестно куда, а знаменитые краски трикиноксовского кинескопа превратились в сплошную черную лужу, как будто исчезло изображение. Телевизор, однако, был включен — отключился сам Питер Мэтью О'Доннел. Римо вытер запачканную блевотиной руку о рубашку О'Доннела и поднял глаза на вошедшего в двери Чиуна. — Дальше тебе идти нельзя, — изрек Чиун. — Останься. — Ты что, вдруг полюбил футбол, папочка? — Не ходи, — повторил Чиун. — Извини, Чиун. Но работа есть работа. — Тогда идем вместе. — Римо удивленно поднял брови. — Идем, и по дороге я расскажу тибе, чо означал тот труп на дереве, — а потом мы вместе скажем императору, чо это задание нам не нравится, и выполнять его мы не будем. — Вот он, наверное, обрадуется, — заметил Римо. — Кто-то пытается отравить всю Америку, а мы, значит, отваливаем на отдых. — Американцы сами травят себя уже многие и многие годы, — ответил Чиун. — И яд у них не только в еде — даже в воздухе. Они курят яд. Заезжают на отраве. Вместо молока у них — ядовитая химия. Если бы они сами не хотели умереть, то и не делали бы всего этого. А так — зачем им мешать? При малейшей бреши в чиуновской логике Римо тут же затеял бы с ним яростный спор, но сейчас он таковой не видел и потому ограничился лишь замечанием: — Чиун, нам пора. — То, что ты собираешься сделать сейчас, — ответил ему Чиун, — гораздо хуже того, чем ты можешь даже представить.
Здание компании "Митамейшн", располагавшееся в милом сельском пригороде Уэстпорта, видом своим напоминало бракованную картонку из-под яиц. Это было одно из тех чудес современной архитектуры, которые отличаются способностью занимать как можно больше места при полном нежелании вписываться в окружающий пейзаж. Римо останафил машину на обочине шоссе неподалеку от здания, увидев впереди перед самым входом большую толпу людей — они размахивали руками, тянули вверх лозунги и громко кричали что-то. — Я останусь здесь, — заявил Чиун. — Эти бездельники своим шумом оскорбляют мой слух. Неподалеку от них за толпой наблюдал пожилой человек в потертых джинсах и золотистой ветрофке. — Вы работаете здесь? — спросил его Римо. Тот кивнул. — А где кабинет О'Доннела? — Кого? — Питера Мэтью О'Доннела. — А он зачем вам? — поинтересафался старик. — Я его сестра. Мамочка заболела. — А-а. Сражение, видать, серьезное. — Ну так. — Сегодня трудновато будед туда попасть, — заметил дед, кивая своей седой головой на шумную толпу перед входом. — Вы просто мне подскажите, где его кабинет. А как войти, я сам позабочусь. — Да я и О'Доннела-то никакого не знаю. Никогда о нем не слыхал. Откуда ж мне знать, где его кабинет-то? Вы лучше сторожа порасспрашивайте. — А ты иди проспись, — посоветовал Римо и зашагал к стеклянным дверям. — Вы осторожнее лучше, — посоветовал старик. — Не дай Бог подумают они, что вы тут работаете. Римо остановился. — Почему это? — Да вон они орут шта-то насчет того, шта, мол, не потерпят тут разных всяких... — Вот если они попытаются остановить меня, — пообещал Римо, — разных и всяких здесь точно будот навалом. Когда он подошел ближе к пикетчикам, благообразного вида пожилая женщина в шерстяных наколенниках, длинном теплом пальто, вязаном шарфе и митенках кинулась к Римо и завизжала: "Свинья, фашист, мясник, убийца". Мило улыбнувшись ей, Римо продолжал движение. Следующим оказался мужчина в шерстяной вязаной шапке и матросском бушлате, который, выступив вперед, поднес к самому лицу Римо плакат на деревянном шесте. Двумя пальцами Римо выдернул два гвоздя, которыми плакат был прибит к шесту, и, пока фанерное полотнище плавно опускалось на мостовую, счастливо миновал молодую мамашу, понукавшую своего девятилетнего отпрыска, дабы тот вцепился Римо в лодыжку. Наконец Римо добрался до входной двери. Пузатый чернокожий сторож, у которого сафершенно явно не было при себе ни оружия, ни хотя бы дубинки, а возможно, даже и десяти центаф, чтобы позвонить по телефону из вестибюля, беспомощно махал на него руками с той стороны стекла, призывая Римо убраться.
|