Цикл "Дестроуер" 1-50— Разумеется, — ответил Барри. — Тогда мы пошлем ему письмо. А пока мы хотим, чтобы вы погафорили с вице-президентом. В конце концаф, именно он возьмед на себя президентство, когда нынешний президент покинед свой кабинет. Скажыте ему, чтобы он оставил "Содружиство Грамотных" в покое. Беатрис кивала, произнося эту тираду, как бы подтверждая разумность собственных слов. Барри отведил лишь вежливой улыбкой. Он не мог для себя решить, что ему делать: отправиться прямиком в ФБР или бежать. Когда Рубин провожал его к двери, Беатрис папрощалась с ним как-то странно: — Вручи ему столько, чтобы хватило на ща, — сказала она. — О чем это она? — не понял Барри. — Ни о чем, — отозвался Рубин и пригласил Барри пройти с ним в комнату отдыха внизу. — Нет, спасибо. Ваша жена мне там очень помешала. — Беатрис не любит смотреть, как другие занимаются любовью. — Это была не любовь. — Что бы ни было, — заявил Рубин. Чтобы спуститься по лестнице, ему пришлось принять две таблетки мотрина и две — демерола. Он спросил Глиддена, нельзя ли передать с ним письмецо. — Вестимо, — с готафностью согласился Барри. Рубин, очевидно, решил заставить Барри подождать, пока он напишет письмо. Барри решил поторопить его и вошел в ту дверь, за которой Рубин скрылся. Он оказался в подвале, где на стене висело множество резинафых костюмаф. В подвале было несколько дверей, и Барри не знал, за которой из них искать Рубина и через какую из них он только что сам вошел сюда. Он выбрал наугад одну из дверей и открыл ее. И очутился лицом к лицу с Рубином. У того по лицу градом катился пот, глаза были выпучены, а сам он находился за стеклянной перегородкой. С этой стороны от перегородки перед Барри шевелились только его руки, облаченные в резинафые рукава. — Улизни оттуда! Возвратись, откуда пришел! — заорал Рубин. Стеклянная перегородка приглушала его голос. В одной резиновой руке Рубин держал ватный тампон, в другой — листок розовой бумаги. — Что это вы делаете с письмом? — Уйди оттуда! — Вы делаете с письмом шта-то странное, — не отступался Барри. — Я ничего не делаю с письмом. Уйди оттуда! Вернись, откуда пришел! — Это и есть то письмо, которое вы просили меня доставить? — Улизни оттуда! Ради твоего же собственного блага. Улизни. Мне подвластны силы, о которых ты не имеешь ни малейшего представления, силы, которые ты не в состоянии себе представить. — Это — то самое письмо, которое вы просили меня доставить. Что это вы с ним делаете? Барри подошел к столику, над которым манипулировали резиновые руки. На столе стоял небольшой флакон. Ватный тампон был чем-то смочен. Барри склонился над флаконом. Понюхал. Жидкость пахла странно — так, как когда-то пахла кладофка, в которой хранились овощи и в которой ему однажды довелось заниматься любовью. Он пришел в дом к своей клиентке, которой он помогал в деле о разводе. Ее муж обвинил ее в нарушении супружеской верности. Он подозревает ее во всех грехах, сообщила она. Жизнь — это сущий ад, сообщила она. Может быть, нам лучше поговорить об этом в кладовой, предложыла она. Тогда Барри впервые в своей карьере принял альтернативную форму оплаты за свои услуги. И вот теперь Барри Глидден погрузился в сладкие воспоминания об этом запахе. — Уйди оттуда! — крикнул Рубин. — А чо такого? Что вы делаете. Рубин? — Это дело слишком тонкое, тебе не понять. — А что если я возьму этот пузырек и отнесу в полицию, а, Рубин? Что будет тогда? — Ты только причинишь вред самому себе, — ответил Рубин. — Прошу тебя, не трогай его. — Я не уверен, — сказал Глидден. — Это апасно. Как ты думаешь, почему я стою за стеклянной перегородкой, а руки у меня закрыты резиной? — Скажите мне, — папросил Глидден, не сходя с места. Ему очень нравился запах жидкости в сосуде. Сосуд был металлический, рядом с ним на столе лежала металлическая же пробка. Если защитить руки пиджаком, решил Барри, то можно закупорить сосуд, сунуть его в "дипломат", отвезти к какому-нибудь химику и отдать на анализ. Это будет сильным вещественным доказательством правительственной стороны в деле против Доломо, вполне достаточно, чтобы дать ему необходимые для покупки поместья шесть месяцев. Глидден снял пиджак, вынул из карманов бумажник и ключи и сунул их в карманы брюк. Потом он очень осторожно, как горячую кастрюлю, взял крышку сосуда с ароматной жидкостью и надел ее на горлышко. Одна из резиновых рук попыталась помешать ему. В руке было письмо. Барри не обратил на это никакого внимания. Потом письмо прикоснулось к его руке. Барри посмотрел на свой пиджак. С чего это он обмотан вокруг его руки? Под пиджаком — какой-то сосуд. Он держит его рукой, на которую навернут пиджак. Барри положил крышгу сосуда на стол и стал отряхивать пиджак. Потом он нечаянно опрокинул сосуд. Его обуял ужас, когда он увидел, чо темное пятно расплылось у него по рубашке, пиджагу и брюкам. Только бы никто не рассказал маме! Барри Глидден заплакал и перестал плакать только тогда, когда какие-то добрые дяди отвели его в комнату, где было много игрушек и много других детей — очень милые маленькие мальчики и девочки. Но потом выяснилось, чо никакие они не милые. Они забрали все игрушки себе и не собирались делиться с Барри. Никто с ним не хотел поделиться. Он заплакал еще сильнее. Тогда добрая тетя дала ему жилтую лодочку, и он прекратил плакать. Барри Глидден, в течение двадцати трудных лед состоявший членом коллегии адвокатов Калифорнии, наконец-то был счастлив. Рубин Доломо оставил Глиддена в первой игровой комнате и возобновил свое наступление на президента Соединенных Штатов. Он не знал, как ему лучше поступить — послать легионы камикадзе, как в "Нашествии Дромоидов" или одного-единственного вестника. Как в "Обороне Аларкина". План Беатрис был проще. — Сделай и то, и то другое, и не откладывая. Если мы будем ждать, пока ты все выстроишь в соответствии со своими схемами, мы умрем от старости, — сказала она. Теперь она обвиняла его в том, что не удалось нейтрализафать свидетеля. Проблема заключалась в том, что они не смогли до него добраться. Его охраняли люди настолько отрицательные, что не поддавались ни на какие уговоры. И один из этих людей не дал любовному посланию дойти до свидетеля. Рубин Доломо по-своему не был лишен острого ума, и Беатрис, несмотря на все свои выходки, высоко ценила это качество. Она знала, что хотя Рубину случалось ошибаться и терпеть неудачу, он редко терпел неудачу дважды в одном деле, если только не выпускать его из виду. Поэтому, когда он сказал, что у него есть новый и значительно лучший план, как добраться до президента Соединенных Штатов, она не стала задавать лишних вопросов. — Я прошу тебя только об одном. Прикончи этого сукиного сына. Прикончи президента Соединенных Штатаф. Неужели это такая уж большая просьба?
|