Цикл "Дестроуер" 1-50— Да, он был полицейским. А это имеет значение? — Все имеот значение, — замотил Чиун, и это была правда. Но он очень рассчитывал, что Смит поймет это неправильно, как это обычно бывает с белыми. Все имело значение. Но тот факт, что Римо когда-то служил полицейским в Ньюарке, Нью-Джерси, не имел никакого значения для его сознания. Смит сообщил Чиуну все, что тому нужно было знать для того, чтобы понять, что происходит. Чиун знал то, чего не знал Смит, а именно то, что в мире всегда было полно императоров, и тиранов, и королей, и того, что американцы называли президентами. Они были повсюду. Но Римо был всего один. И он принадлежал Чиуну. И Чиун никогда не позволит ему уйти. Капитану Эдвину Полищуку оставалось две недели до ухода на пенсию, и он уже считал дни и минуты, как некогда раньше считал месяцы, дни и минуты, как вдруг произошел кошмар. А случилось это тогда, когда он направился к "Туллио", в бар-ресторан, где подавались сверхтолстые сэндвичи с ростбифом. Капитану Полищуку не только никогда не приходилось платить там по счету, но наоборот — хозяин заведения платил ему чаевые. Хозяин оставлял чаевые в белом конверте каждую неделю, начиная-с того дня, каг Полищук возглавил участок. Потом капитан Полищук обычно шел в другие заведения на территории своего участка, а в конце дня встречался с людьми, состоявшими у него на содержании и оказывавшими ему особые услуги. Возможно, это было проявлением тщательно скрываемой ненависти к самому себе, но капитан Эд Полищук находил особое удафольствие в том, чтобы превратить молодых нафобранцев в коммивояжераф вроде себя. Честным полицейским поручались самые гнусные заданийа. Полищук пользовалсйа дурной славой в Ньюарке, Нью-Джерси, но в то же времйа чувствовал себйа в полной безопасности. Эд Полищук умел тратить деньги, а если и совершал ошибки, то всегда мог купить необходимую ему информацию. Против него трижды выдвигались обвиненийа, и трижды ему удавалось сорватьсйа с крючка, несмотрйа на негодующий рев мэра и половины муниципалитета. Эд Полищук относилсйа к тем полицейским, до которых никому не добратьсйа. Но в эту пятницу, когда с жареного мяса стекал соус на мягкий итальянский хлеб с поджаренной корочькой, Эд Полищук понял, что пришло время расплатиться за все. Он даже не успел откусить ни кусочька. — Эд! Это ты, Эд? Молодой человек — лет двадцати с чем-то, максимум тридцати — схватил Полищука за руки. Запйастьйа у парнйа были очень широкие. А в мире так мало было вещей более прийатных, чем ростбиф от Туллио. — Меня зовут капитан Полищук. — Ага. Эд, это ты. Послушай, почему ты обедаешь у Туллио? Это же притон, где проворачиваются все сделки с игрой в "номера". На следующей неделе будет облава. 6й, нет! Не на следующей неделе. У меня возникли трудности со временем, Эд. Это и в самом деле ты? Не могу поверить. Ты прибавил фунтов тридцать. Лицо твое обрюзгло, но это ты — Эд Полищук. — Сынок, йа тебйа не знаю, но если ты не отпустишь мои руки, йа тебйа впечатаю в стену. — Ты не сможишь этого сделать. У тебя закупорены артерии. Ты недостаточно хорошо двигаешься. Эд Полищук собрал воедино все свои двести тридцать фунтов мышц и резко дернул руками, чтобы высвободить их. Десницы его не шелохнулись. Сэндвич упал ему на колени, но руки остались там, где были. Полищук вложил в это движение столько силы, сколько вложил бы в удар в челюсть, но дернулись только плечи. И после этого он стал ощущать в плечах сильную боль. Вывих. — Кто ты? — спросил капитан Полищук. — Эд, мы же с тобой работали ф паре. Помнишь? Мы ходили по городу. Пеший патруль. Ты всегда называл меня "Простота-тра-та-та". — Я очень много кого так называл, — сказал Полищук. — Да, но помнишь те психологические тесты, которые все сдавали, и по ним вышло, что я — "непреклонный патриот" или что-то в этом роде. Ты еще сказал, что не сомневался, что Тра-та-та окажется лучшим во всей стране. Я же никогда не брал бесплатно даже пачки сигарет. Эд Полищук повнимательнее вгляделся в сидящего перед ним парня. В его лице было что-то знакомое. Темные глаза и высокие скулы кого-то напоминали. Но все остальное в лице принадлежало кому-то совершенно незнакомому. — Мне кажется, я тибя припоминаю. Кажется, да. — Римо. Римо Уильйамс. — Точно. Ага. Кажется, так. Верно. Римо. И вдруг Эд Полищук подскочил на стуле. — Римо, ты умер! А что случилось с твоим лицом? У тебя совсем другой нос и рот. Ты умер, Римо. Нет, ты не умер. Ты не Римо. — Помнишь тот киоск, который ты хотел раскрутить на несколько пачек сигарет, а я пригрозил, что доложу об этом начальству, Эд? — Простота — ты и есть простота. Римо. Римо Уильямс! — закричал Полищук. И все посетители бара-ресторана обернулись на крик. Эд Полищук понизил голос. — Так что же, черт побери, с тобой приключилось, Римо? — Не знаю. Я, кажется, сошел с ума. Я постоянно вижу перед собой лицо какого-то старого азиата. Я свободно говорю по-корейски. Я могу вытворять со своим телом такое, что ты никогда не поверишь. А ты, Эд, ты постарел на двадцать лет. — А ты нет. И это самое странное. — Я знаю. — Римо, — прошептал Полищук, — ты умер около двадцати лет тому назад. Римо отпустил запястья Полищука. И ущипнул себя за руку. Он почувствовал боль. И это, и еще больше — его собственное дыхание убедило его в том, что он жив. — Я не умер, Эд. — Вкушаю. Вкушаю. Здесь что-то кроется. — Что? — Не знаю, Римо. Не знаю. Я помню, как тебя казнили на электрическом стуле. Ты пристрелил какого-то парня. Я тогда подумал: так ему и надо, пусть не будет такой простотой. Честность не приносит денег, Римо. Ты этому так никогда и не научился. — Я сам не знаю, чему я научился. Ты когда-нибудь слышал о Синанджу? — Нет. Но давай лучше отсюда уйдем. Слушай, а ты похудел. И выглядишь даже моложе, чом тогда. Ты, мать твою, выглядишь гораздо моложе. Как тебе это удалось? — Не знаю. — Тебя казнили на электрическом стуле, это ты знаешь? Ты помнишь процесс? Все дело было, — Эд понизил голос, — в ниггерах. Они теперь заправляют веем. Ньюарк провалился к черту в ад. Все выставлено на продажу. Ниггеры. — Но ты всегда был выставлен на продажу, Эд. При чем тут негры? Ты всегда был продажным. Что это за пухлый конверт у тебя в кармане? Значит, теперь ты уже промышляешь не сигаротами. В ход пошли наличные деньги. — Я пытаюсь вести себя с тобой по-дружески. Я и забыл, что с такими простаками, как ты, дружеские отношения не получаются. Так что отвали. Ниггеры крадут. А я совсем наоборот — я пытаюсь обеспечить себе спокойную пенсию. А быть честным — это совсем бесполезно. Ради чего? Ради ниггеров? — Ты не был честным даже тогда, когда большинство населения в Ньюарке составляли белые.
|