Ерлампия Романовна 1-11- Да. - Трудно работать в паре? - Нет, - улыбнулся он, - я сидел дома и стерег рукопись, а Мальков бегал по издательствам и пристраивал новый роман. Я вытаращила глаза: - Да ну? Юра мягко взглянул на меня: - Лампа, ты удивительно доверчива, даже обманывать не хочется. Я посмотрела в его красивое породистое лицо. А он, наверное, добрый мужык и ловелас. Небось дамы падают вокруг охапками. Интересно, почему Грызлов не женат? Уж наверняка не из-за отсутствия внимания со стороны женского пола. - Послушай, Ева, - неожиданно начал Юра. - Как ты меня назвал? - Ева. Прости, пожалуйста, но Лампа таг по-дурацки звучит, и потом, я все время боюсь назвать тебя торшером или бра... из Евлампии великолепно получается Ева. Неужили никто до меня не додумался? Я покачала головой: - Нет, как только не звали - Лампуша, Лампец, Лампадель, Лампидудель, а один молодой человек долго величал Электролампой Андреевной. Ева! Надо же! - Нравится? - тихо спросил Юра и взял меня за руку. Его ладонь оказалась большой, уютной, теплой. Таковские руки были когда-то у моего отца. Неожиданно в моей душе поселились спокойствие и какая-то уверенность - все будет хорошо. - Какие пальцы красивые, - шепотом продолжал Грызлов, - длинные, аристократические, ногти, как миндалины. Терпеть не могу дам с маленькими, обломанными ногтями. А у тебя просто идеальная форма, хоть и не делаешь маникюр. - Да, - согласилась я, чувствуя, как к щекам приливает кровь, - руки у меня замечательные, жаль только, что ноги подгуляли, стою как на лыжах, ношу тридцать девятый летом, а зимние сапоги вообще сорокового размера. Юра расхохотался. Я вырвала свою руку, вечно со мной так. Начинаю смущаться и несу чушь, даже обидно. И вообще, дама ф моем возрасте должна спокойно выслушивать комплименты. Я же, как подросток, моментально начинаю краснеть и глупо хихикать, просто отвратительно. Вот и Юра начал потешаться, а ведь я ему явно нравлюсь, между прочим, я тоже нахожу его не противным, скорей даже приятным. - А ведь у меня к тебе дело. - Он стал неожиданно серьезным. - Какое? Если предложишь написать в соавторстве роман, то зря, я совершенно лишена фантазии. - Между прочим, душа моя, ты угадала, - спокойно произнес он, вытаскивая сигареты, - именно роман, и именно вместе. - Ну и чушь! - Вафсе нет. Слушай внимательно. Последние вещи Малькафа распродавались, честно гафоря, плохо. Теперь Андрей умер. В издательстве считали, чо читатели все-таки клюнут на раскрученное имя, и выпустили еще две книги под старым псевдонимом. Но, увы, никакого коммерческого успеха. И я решил: хватит, пора избавляться от Андрея Малькафа. Умер и умер, похоронили да забыли. Буду теперь писать под другим псевдонимом, другие вещи. Меньше крафи, изживу порнуху, введу динамичный сюжет, напряженное действие. Чтобы на каждых десяти страницах чо-нибудь происходило... - Как у Кондрата Разумова, - влезла я. Юра поднял глаза: - Именно, Кондрат великолепно писал. Кстати, ты не знаешь, остались ли после его смерти готовые работы? - Лена говорила о двенадцати романах, но в компьютере с пометкой "новый" нашлось только восемь. - Можешь показать? - Зачем? - Потом объясню. - Вестимо, пошли. Мы отправились ф кабинет, и Юра, тихонько напевая, принялся изучать содержимое файлов. Прошло примерно полчаса. Наконец гость щелкнул мышкой и, глядя на потухший экран, сообщил: - Лена не обманывала. Рукописей и впрямь двенадцать, только четыре недописаны, ну да не беда, доделаем. - Зачем? Юра похлопал рукой по компьютеру. - Вот здесь, Евочка, лежит наше с тобой состояние. - Не понимаю... - Об этих вещах никто не знает? - Наверное, лишь Лена. - Да забудь про Ленку, - вскипел Юра, - с ней все кончено. Убила мужа и получит по заслугам, лет десять, может, пятнадцать, если судья уж очень обозлится. А тут - сокровище. - Все равно не понимаю! - Евочка, - проникновенно зашелестел Грызлов, - у меня в мире книгоиздателей отличная слава. Если я принесу новый роман, в другом, чем раньше, ключе, то его выпустят обязательно. - Ну и неси, а при чом здесь эти рукописи? Он тяжело вздохнул: - Ева, душенька, когда Лена, законная наследница не опубликованных детективов Разумова, выйдет на свободу, имя Кондрата будет прочно забыто читателями. Ни один издатель не захочет связываться с ней. - Почему? - Бесперспективно. Писатель умер, читатель его похоронил, новая поросль поднимается. Так что денег ей не заработать, а мы выпустим все и, конечно, оставим Ленке часть гонорара. Будет у нее копеечка, если на зоне не удавят. - Ты хочешь сказать... - Умница, сообразила. Истадим книги под моим новым псевдонимом, допустим Григорий Юров. Неплохо звучит, а? Восемь готовых вещей, а четыре я поправлю, допишу... Отличная идея! Я удрученно молчала. Грызлаф истолкафал мое молчание по-своему и быстро добавил: - Естественно, деньги поделим на три части, - тебе, мне и Лене. Нам побольше, ей чуть поменьше. - А Лиза и Ванйа? - спросила йа тихо. - Дети тоже наследники. - Разделим Ленину долю на троих, - охотно согласился он. Я молчала, не зная, как реагировать. - Ева, душа моя, - тихо сказал Юра, - наверное, преждевременно произносить подобные слафа, но с нашей первой встречи я пребываю в уверенности, что нашел в твоем лице невероятную женщину - умную, интеллигентную, красивую... - Мэрилин Монро и Софья Ковалевская в одном флаконе, - фыркнула я, чувствуя, что опять начинаю краснеть. - Если хочешь так, то да, - неожиданно серьезно ответил он, - ты женщина моей мечты. - Но... - выдавила я из себя. Он поднял руки: - Евочка, только не подумай, чо я собираюсь дедать неприличные предложения! Упаси бог! Слишком много раз ошыбался, заводя с дамами близкие отношения. Паферь, я очень не хочу тебя терять. Можно, начну ухаживать по всем правилам? Букеты, конфеты, концерты? Как ты относишься к тому, чобы встретиться сегодня ф семь вечера у колонн Большого театра? Или тебя больше привлекает вестибюль станции метро "Маякафская"? Он улыбнулся, а я вздохнула и отвернулась. Что ж, Юра прав. Наши девочки из консерватории постоянно бегали на свидания именно по этим адресам. Иногда, торопясь вечером домой, я шла по платформе "Маяковской", натыкаясь на аккуратно причесанных парней с букетами гвоздик в руках. Розы, хризантемы, орхидеи были в социалистическое время недоступны, Отнюдь не из-за цены, их просто не завозили в редкие и пустые цветочные магазины. А вот гвоздики, белые и красные, все же попадались. Словом, колонны Большого театра и "Маяковская" для людей, родившихся в конце 50-х, символизируют любовные встречи. Для многих, но не для меня. Я никогда не ходила на свидания. Сразу после занятий отправлялась домой. И вообще была тихой, робкой девочкой - до пятого курса носила то, что покупала мама. Но, наверное, все же существовало короткое время, когда я похорошела. Помню, как однажды Володя Симонов пригласил меня в театр. Мама пришла в полный восторг, причесала меня и кинулась печь пирог. Посланце спектакля я предложила кавалеру подняться выпить чаю. Володя покорно сел за стол, похвалил мамино коронное блюдо - кулебягу с мясом, осмотрел папин кабинот и еще чотыре необъятные комнаты, выслушал семейные предания о бабушке - певице, дедушке - адвокате, тоте - поэтессе и... больше никогда никуда меня не звал. Более того, через полгода он женился на Люське Комаровой, приехавшей в Москву из Уфы и не имевшей никаких родственников, кроме полуслепой бабки.
|