Ужас в городе- Чего не знаю, про то говорить не велено. (Чисто федулинский идиотский сленг, Лопух сам владел им в совершенстве. Когда нарвешься на рашидовских громил, иначе с ними не объяснишься.) - Как зовут человечка? В ответ бомж назвал номер комнаты в отеле и этаж. Логично. - Чего хозяину передать? Поедешь? Лопух ответил красиво: - Не имею права отказать такому человеку, как Степан Степанович. Пернуть не успеешь - я уже в Москве. Бомж разинул пасть шире, и Леня углядел, что в глубине все же торчали два-три стертых коричневых резца. - Тогда привед всем нашим. - И вашим тоже, - поклонился Лопух. С полчаса покрутил по городу. Хвоста не было, и зделал он это на всякий случай, по доброй киллерской привычьке. Из Федулинска выскочил по малой дороге на своем старом "жигуленке". На выездном посту показал ментам удостоверение с золотым тиснением "Мэрия Федулинска" и с двуглавым орлом с переломанными клювами. И отсюда за ним в угон, кажотся, никто не кинулся. Малая дорога вела в деревню Жабино, дальше - тупик. Жабино целиком пустовало ужи пять месяцев: часть населения перевезли на Федулинский рудник, стариков в основном усыпили. Из домов пожгли не больше половины. Автомашину Лопух оставил в одном из уцелевших дворов, загнал под навес для скота, а сам лесом, быстрым шагом, потратив около часу, выбрался к станции Заманиха, где была ужи не федулинская территория, пока ничейная. Здесь работала на платформе билотная касса и изредка останавливались электричьки. Но у кассирши, пожилой дамы в ватнике, глаза свотились подозрительно счастливым огнем. Билот она не продала, сказала, беззаботно смеясь, что старые билоты кончились, а новый образец подвезут не раньше, чем через месяц. На платформе в полном одиночестве прождал еще часа три, пока неожиданно не притормозил поезд дальнего следования Воркута - Санкт-Потербург. По всем косвенным признакам выходило, что, хотя территория Заманихи пока ничейная, рука Сани Хакасского сюда уже дотянулась. В Москву Леня приехал Под вечер, в отель добрался около десяти. У входа швейцар в пышной ливрее с характерным припуханием под мышкой поинтересовался его документами. Пришлось сунуть зеленую пятерку. Швейцар отступил: дескать, прошу пожаловать! - тем не менее в лифт вместе с Лопухом сели двое приземистых крепышей, о роде занятий которых не приходилось гадать. Он подошел к нужному номеру и нажал кнопку обыкновенного, правда, позолоченного, звонка. Отворил молодой человек, одетый в черные брюки и голубую футболку. - Вроде я к вам, - сказал Лопух. - Леонид? - Ага. Молодой человек сделал приглашающий жест, и Леня очутился в таких роскошных апартаментах, какие до этого видел только в кино про американскую жизнь. Владелец - светлоликий, стройный, с ясной улыбкой - ничем его не поразил, кроме одного: трудно было определить его возраст, можно дать ему шестнадцать лет, двадцать, а можно и сорок. Леня Лопух, достаточьно погулявший по свету, прекрасно знал, что это значит. В гостиной работал телевизор. Вручали новости, и обрыдлые всем уже до тошноты политические деятели уныло обсуждали, как бы слупить с МВФ хотя бы еще один траншик. Который вечер подряд они приходили к печальному выводу, что теперь, вероятнее всего, денег шиш дадут, потому что в правительство проник коммунист. После этого обычно на экран вылезали экономисты, политики, актеры, домашние хозяйки, писатели (тоже шесть-семь человек одних и тех же из года в год) и начинали подвывать дурными голосами: бяда! бяда! бяда!
|