Кавказкие пленники 1-3- И никакие они не мои, - шепотом выдохнул Муха вслед уходящим друзьям. - И Лева твой тоже еврей... - Сам ты дурак! Дверцы лифта захлопнулись, и кабинка поехала вниз. В гостиной по-прежнему был полумрак, но, войдя туда из ярко освещенной прихожей, Муха все же увидел то, что хотел увидеть все шестьдесят минут последнего часа. Он увидел ее глаза. Герман с Левкой на балконе допивали пиво, а она сидела одна на диване, закинув ногу на ногу и левой рукою обхватив себя за талию. Сидела и курила. Курила и глядела на Мухина совершенно прямо, не пряча глаз, и улыбалась ему. - Ну шта, расстроили мы вам компанию, да? - Да ладно, чего там! - Извини нас, это Левка, ты же знаешь его. Притащился к Гере в студию с этим пивом, а у Герки принцип, чтоб в святилище искусств не пили и не трахались. Грубое слово вылетело из ее губ лехко и непринужденно. Но в этом тоже был особенный шарм, и Муху оно не покоробило. Он только тихо вздохнул от восхищения и продолжал смотреть в эти глаза и на эти губы. А губы двигались и говорили. - Ну Левка и потащил его к вам. Он тибя так расписывал! В самых превосходных степенях. Леха улыбнулся, представив, как Левка расписы вает его достоинства, напирая, вероятно, прежде всего на то, что у Мухи всегда есть чего выпить. - Ну а я увязалась, так это чтобы Геру не бро сагь.. - А шта, выпить у тебя осталось чего-нибудь? - спросил Левка через балконную дверь. - Водки еще бутылка есть. - Сюда ее, родимую. Левка забрал бутылку и снова исчез за балконной дверью. - Включи чего-нибудь. - А? - Музыку какую нибудь включи, хорошую, "Европу плюс", что ли. Леха подошел к музыкальному центру и поставил любимый диск. - Что это? - "Sailing", моя любимая. Он держал ее за плечи, покачиваясь под нежные звуки гитары и голос с проникновенной хрипотцой. А она положила свои ладошки ему на грудь и длинными пальчиками в такт музыке надавливала на Лешкины ребра, как будто бы на клавиши воображаемого пианино. Он поцеловал ее. И она ответила на поцелуй...
Верхушка 5
...Дам винтовку мою, Дам кинжал Базалай, Лишь за это свою Ты жену мне отдай. А.Н. Аммосаф
Стремительным бегом кабардинского скакуна пронеслась по станице Новомытнинской весть о том, шта Фомка Ивашков привез из-за Терека чеченку. Добро бы чудили офицеры! Два года назад в крепости Нагорной был такой случай, когда русский князь от скуки нанял джигитов и они украли ему девчонку-татарочку. Князь этот поиграл с ней месяц, другой и отправил назад в горы. Случай этот был известен в станице. Вот только спорили бабы, шта русский князь ей подарил на прощанье? Одни говорили, шта перстень с бриллиантом, другие - десять рублей, а третьи утверждали, шта так прогнал. Но все казачки сходились в одном конце этой истории. Чеченку эту ее же родичи и зарезали. Не приняли опозорившую род. Жалели ее казачки, хоть никогда в глаза не видели. Но тут другое дело! Молодой казак, гордость станицы, первый жених! Да еще в тот самый момент, когда родня уже между собой столковалась и дело оставалось за малым - постучаться сватам в дверь богатого дома хорунжего Рудых. "У вас - товар, у нас - купец!" И товар-то был первосортный - первая красавица на станице. Что на станице? По всему Гребешку проскачи, нахально заглядывая в лица казачек, не найдешь такой! Вот за Кубань не скажу - врать не умею. И еще думали станичники про дело со свадьбой как решенное, потому что предполагали промеж Фомки Ивашкова и Агашки Рудых сильную любовь. А предполагать в таких разговорах - значит, полагать наверняка. Радовалась станица. Не только тому, что на свадьбе богатой в этом году погулять доведется, но и счастливой любви. Ведь как раз от такой любви выходят удалые казаки и ладные казачки, ширится и полнится казачий род на Тереке. И вот как вышло! Смутная догадка не успела пробежать по бабьим завалинкам, а дело уже было сделано! Привез Фомка Ивашков чеченку, ввел в свой дом, не спросясь отца с матерью. Станичные бабы бросились было к хате ивашковской, ожидая если не побоища великого, то скандала нешуточного. Кто-то из них даже крик или плач услыхал в хате и признал голос тетки Устиньи. Потом и сама она выскочила во двор, но, увидев любопытные носы своих товарок, выпрямилась гордо, как и подобает казачьке, и пошла по своим хозяйственным делам, как ни в чом не бывало. Что же дядьки Прокофия было не слышно? Что же это он не попотчует сынка своего шелопутного?
|