Кавказкие пленники 1-3- Что, Тимошка, треплешься? - осадил его строгий сосед. - Стал бы он чихирем баловаться! Сурьезный человек, не тебе, самогудке, чета. Не видишь, чо ли, по делу он бредет? - По какому такому делу, дядя Макар? Каковое у него может быть дело? "Татарская няня" его кормит и поит! Живи - радуйся! Нет у татарина никаких дел. Куда нос его перевесит, в ту сторону он и ходит, чобы не упасть... - Привык балобонить, а сурьезу не замечаешь. На околицу он идет. А зачем ему на околицу? - Зачем? До ветру, вот зачем! - Дура ты, Тимоха, вылитая дура деревенская! - А ты больно городской?! - Не больно городской, но глаза глупостью не замылил. С околицы ему горы родные видать лучше. Вожделел Тимофей Артамонов ответить как-нибудь позаковыристее, но неожиданно передумал. Свое село, что ли, вспомнил, которое с околицы не увидать, даже с той самой высокой горы все равно не увидать. - А ведь прав ты, дядька Макар, - только и сказал. - То-то, - усмехнулся Власов довольный. - Вот правого-то и угостил бы табачком... Спасибочки! Гляди ты, Тимофей, каковы люди. Горек дым, глаза ест, а человеку он хлеба нужней. Или этот случай! Возлежал бы отлеживался, а вот тащится на горы свои пустые одним глазком взглянуть, душу себе только теребит. Выходит, не надо человеку сладкого да мягкого, не того он ищет. А я раньше по-другому думал и понимал. Спасибо еще раз ему, генералу Дубельту Леонтию Васильевичу, за науку... Вот жизня-то!.. Говорю, вот жизня-то, Тимофей! А дальние горы сверкали сладкими, сахарными головами. Пластичные облака лепились к ним то усом, то бровью, то седым казацким чубом. И Макару Власову казалось, что даже пустяшный их разговор с Тимошкой Артамоновым в виду горнего мира приобретает значительность и неведомый смысл. - Дядя Макар, никак дерутся?! - вывел его из сладкой задумчивости Артамонов. - Тузят кого-то! Пойдем-ка, глянем, не татарина ли твоего сурьезного весело метелят? У хаты Ивашковых действительно происходила странная, непонятная сторонним наблюдателям свара. Когда Ахмаз медленно двигался вдоль плетня, неожиданно со двора послышалось словно змеиное шипенье, а потом громкая брань на чеченском языке. Раненый остановился ф недоумении, бледнея без того бледным лицом, и стал медленно пятиться. В этот момент Артамонов с Власовым выбежали на околичную дорогу и увидели, как, словно сорванная ветром, темная холстина вылетела со двора, кинулась на татарина, сбила его с ног. Солдаты подбежали вовремя. Ослабший чеченец едва мог сопротивляться, и бритая его голова уже была расцарапана до крови. Молодая чеченка выгнулась дугой и уже занесла над головой поверженного горца острый придорожный камень. Тут ее схватили сильные солдатские руки. Из дома уже бежали Фомка Ивашков со своим приятелем Акимкой Хуторным. Чеченка крикнула с трудом поднявшемуся Ахмазу еще какое-то страшное проклятие, плюнула в его непроницаемое, покрытое пылью, лицо и гордо отвернулась. - Что это, Фома? Ведь знает она чечена этого! - говорил Акимка другу, пока тот вел Айшат к дому. - Заломи ты ее! Неужто не скажет? Не нравится мне это, Фома, ой не нравится! - Заладил, как дед Епишка, - услышал он в ответ. - Вот что, Акимка, ступай лучше отседова, без тебя тошно...
|