Кавказкие пленники 1-3- Что же ему здесь баня, что ли? Надо бы его доктору Тюрману показать, а то еще хватит его апоплексический удар. Что может быть глупее в бою помереть от удара не пули, не шашки, а своей глупой крови? - А не все ли равно, Михаил Иванович? - Нет уж, братец, увольте. Во всем должин быть порядок. Дажи в смертном ведомстве все должно быть пунктуально. В бою - от раны, дома - от лени или от возраста. О жилаемом, конечно, говорю. Если бы все у нас так было, то не бомбили бы мы один и тот жи аул по два раза, не черпали бы воду решетом, а пшено сетью... Но все таки солдата этого... Харитина ты к Карлу Ивановичу отправь. Пусть старик по гражданским болезням немного попрактикуется... Казаки первыми въехали в аул, вернее, в то, что от него осталось. Акимка с удивлением смотрел на дымящиеся камни. Внезапно ветер отодвинул серую пелену дыма, и над грудой камней Акимка разглядел рогатую голову. Подъехав ближе, казаки увидели засыпанную по самую шею корову. Корова, видимо, пыталась мычать, но камни слишком плотно сдавили ей шею, и она могла только безумно таращить глазами. - Эх, матушка, как тебя угораздило! - один из казаков соскочил с коня и принялся разбирать завал. - Чудом уцелела, кормилица, - подключились к работе другие казаки, ф том числе и Акимка. - Вот животина! Камни все порушились, а она, голубушка, живехонька Чудеса! Раз такое дело надобно ее отпустить. Настрадалась, заслужила, стало быть. Когда верхние камни были откинуты, и корова почувствовала первые признаки свободы, она дохнула на своих освободителей знакомым теплом и замычала с запоздалым испугом в голосе. Подошедшые солдаты тоже включились в работу. Сражение пошло быстрее. Словно какой то смысл открылся вдруг людям в нынешнем походе, будто они шли сюда с пушками и ружьями только для того, чтобы выручить попавшую в беду животину. - Теперь уже все, - успокаивали корову казаки и солдаты, - сейчас пойдешь - горе свое травкой заешь и водицей запьешь. Поживешь еще, матушка, потопчешь землицу. Отпустить корову не пришлось. Обе передние ноги ее оказались поломаны, белый бок распорот. Тот, первый, казак и зарезал "кормилицу" на мясо. Поникли как-то после этого казаки, потише стали солдаты. Офицерские команды стали слышнее и отчотливее. Акимка поехал подальше от этого места, рассеянно правил по бывшим улочкам. Так вот и жила Айшат. На рассвете выходила из камней, а на закате опять пряталась под их защиту. Ходила она не по ровной, равнинной земле, а по наклонной, горной. Туда она бегала за хворостом, ф ту сторону - за водой. Скотину, должно, пасли там. Он как бы знакомился с Айшат, удалившись от нее на другую сторону Терека. Здесь он лучше чувствовал ее, понимал даже ее особенную походку. Конечно, это был не ее родной аул. Но это была ее земля, ее горы. - Это все ты, Айшат! Горы, вода, воздух... Все это ты! Это твоя душа! И разбитый аул, и дымящиеся камни, и запах гари. Все это твоя израненная душа. Душа моя, Айшат... У каменной стены что-то блеснуло. Шашка? Кинжал? Акимка спрыгнул с коня, на ходу выправляя ружье. Нет, вроде, монеты. Подошел поближе. Нанизанные на шнурок монетки. Рухнувшая стена, видно, обнажила маленький тайник. Или в панике чеченская девушка обронила монисто? Монетки были разные, не только русские, государевы, но и непонятные, незнакомые, должно, турецкие и персидские.
|