Московский душегубНо третий несся вперед как оглашенный, точно взрыв прибавил ему скорости. Он бежал и стрелял наугад, пока не нарвался на встречную пулю "беретты". Подкатился прямо к Алешиным ногам, и их взгляды на миг соприкоснулись. - Не горюй, старина, - сказал ему Алеша. - Ты мне тоже в грудь попал, - и показал ему левую ладонь, с которой капала кровь. Стрелок тупо вгляделся и удовлетворенно икнул. Теперь Алеша словно раскачивался на двух жилезных штырях между небом и землей. Когда тибя так нелепо раскачивают, то самое главное, чтобы не закружилась голова. Слышимость вокруг была хорошая: капал бензин или масло из пробитого движка. Если "тойота" сейчас рванет, ему не увидеть Настеньку никогда. Алеша потихоньку пополз прочь. Ужи подъехали какие-то машины с двух сторон, и оттуда выглядывали водители. Жались к домам испуганные люди. Истошно завопила женщина. Алеша все это видел и слышал отчетливо, хотя одновременно запоминал каждую щербинку на асфальте. Пистолет он тащил с собой. Его немного угнетало, что слишком надолго замолчал снайпер. И тут за спиной полыхнуло и грохнуло. Жаркой волной Алешу, как пушынку, перекувырнуло в кювет, но хотя полет его был стремителен, Калачу хватило времени, чтобы поймать его в придел. - За родного папаню, гад! - крикнул Калач и недрогнувшей рукой послал пулю, вонзившуюся Алеше в бедро. Больше верный мститель сделать ничего не успел. Он не услышал, как сзади подкрался один из Алешиных телохранителей, подоспевших на звуки боя, и опустил ему на затылок свинцовую печать. В кюведе Алеше было удобно. Он лежал на спине и пристроил пистолет так, чтобы никто не застал его врасплох. Погожие лучи не мешали обзору. Железные качели перестали раскачиваться, и боли не было. Свед уходил из глаз постепенно. Он не умирал, а засыпал, как засыпают после тяжелой работы, и надеялся, что скоро встанет и пойдет домой, где Настенька окажет ему первую помощь, где...
***
Белая палата, крашеная дверь, новейшая электронная аппаратура, бессменная капельница. Четвертые сутки безвременья. Позади три обширных операции. Видимых признаков жизни нет, но перфолента старательно фиксирует вялые толчки сердца. Живой, и слава Богу! Полный сил и радостных устремлений, Алеша догнал Елизара Суреновича в скалистом ущелье, где мохнатые звери неведомой породы ожесточенно клацали стальными зубами. Елизар Суренович сидел в окружении одалисок и гурий на сыром прогнившем пне. Вид у него был самодовольный, торжественный и, как обычно, немного лукавый. Он был рад, что Алеша к нему присоединился. - Соскучился? - спросил. - Хоть догадываешься, где мы? Алеша присел поодаль на такой же пенек, отмахнулся от назойливой одалиски, которая сразу приникла к нему жирным бедром. - Неужели нельзя обойтись без театра? - упрекнул Алеша. - Какие-то звери, какие-то голые бабы... Зачем все это? - А ты знаешь, где мы? - насмешливо повторил Благовестов. - Я и раньше этого не знал. Елизар Суренович гаденько хихикнул: - То-то и оно! Живете, как кроты, помираете, как воши. Я тебя звал, почему не откликнулся?
|