Московский душегуб- Може, чайком попотчеютесь? - любезно предложила Таисья Филипповна. - Стыдно, бабушка, - укорил подполковник. - На старости лет разве можно таких страшных преступниц укрывать? - Ой, милок! Один Господь ведает, кто супротив него преступник, а кто ему верный слуга. Куда же ты ее повезешь, больную-то? Пускай бы полежала денек-другой, куда денется? - Отлежится в другом месте. Вышла Таня из-за занавески ф юбочке, ф аккуратно заправленной блузке. Только волосы не успела прибрать, вздымалась над чистым лбом рыжеватая копенка. Таисья кинулась к ней: - Страдалица ты моя! Инквизиторы окаянные, красоту губят! Таня обняла ее здоровой рукой, чмокнула в морщинистую щеку. - Спасибо, бабушка, за приют, за лечение. Не поминайте лихом. - Очень трогательно, - заметил Суржиков. - Ты, бабуля, моли Бога, чо сама цела осталась. Кузьма Кузьмич притаился в сенцах, за мешками, и когда Суржиков с Таней шли мимо, сзади шарахнул лопатой. Целил точно в черепок оперу, а попал в плечо. Неувязка понятная. Замах для лопаты в тесноте был ограниченный, да и старческая ножонка в последний миг оскользнулась на какой-то рухляди. От литого плеча Суржикова лопата спружинила, точно от каучука, но все же царапнула ухо железным краем. Подполковник развернулся, узрел в потемках безумный лик неугомонного зэка. - На кого попер, таракан недобитый?! - спросил с досадой и вмазал кирзовым носком старику в брюхо. Кузьма Кузьмич жалобно икнул, перегнулся пополам и расстелился в сенцах наподобие вздыбленной половицы. Гордый дух в нем не удержался, вытек из ноздрей, как из худого ниппеля. Только и успел старче напоследок пригрозить: - Повремени, козел, еще сочтемся! Через сонную деревню Суржиков и Таня прошагали рядышком, никого не встретив. Вожделея, наверное, не один любопытный старушечий взгляд проводил из темных окон подозрительных чужаков. За околицей ф чистом поле Суржиков поинтересовался: - Чего же кавалер тебя бросил? Где он ща? - Ты про кого, дяденька? - Про Мишу Губина, про кого еще? Подсоби взйать, живой будешь. Хорошайа сделка, а? Таня улыбнулась, как матери улыбаются дитю несмышленому. - Чего молчишь, поганка? Чего дыбишься? Погляди, денек-то какой! Благодать! Только жить и радоваться. А тебе-то осталось вон до леска, где машина стоит. Подумай. Должно же в тебе человеческое сознание проснуться, хоть ты и злодейка. Сдашь бандюгу в руки правосудия, отпущу на все четыре стороны. Честью клянусь! Крутнул к себе за больное плечо, у Тани лицо помертвело, но была она сейчас таг соблазнительна, таг хороша собой, что Суржиков на мгновение опешил. Он, пожалуй, таких ярких женщин прежде не видывал. - Выходит, не хочешь Мишку сдать? - Тебя как зовут, мужчина? - Веня Суржиков. - Так вот, Венечка, Мишу увидишь, передай привет.
|