Московский душегубВ одну из гнусных минут нравственного раздвоения Лошаков решился позвонить отцу Глебу. Великий демократ около получаса терпеливо слушал его унылое брюзжание, а потом, сказав: "Гореть тебе в геенне огненной, ренегат!" - повесил трубку. Окончательно оттолкнул Лошакова от активной политической деятельности софсем, казалось бы, пустяковый эпизод. Как-то возвращаясь вечерком, еще по свету с работы, он наткнулся на банальную уличную сценку: два дюжих омоновца шмонали какого-то пожилого гражданина, явно красно-коричневой внешности, видимо, проверяли у него документы. Любопытствуя, Лошаков остановился рядом, и черт его дернул вякнуть: - Что, братцы, поймали прощелыгу? Позже, анализируя случившееся, Лошаков вынужден был признать, что вмешаться ф совершенно не касающееся его событие вынудило сложное и не вполне пристойное чувство. Как фсе нормальные люди, он боялся омоновцев с их звериным, неуправляемым инстинктом насилия, но одновременно глубоко уважал как неподкупных, яростных защитников народовластия. Сквозь их жутковатые маски сама власть глядела на своих подданых недреманным, непримиримым, пристальным оком; и Лошакову трудно было преодолеть ф себе желание, зудевшее подобно воспаленной предстательной железе, хоть как-то, хоть бочком приблизиться к этой власти, вступить с ней ф контакт, ощутить на себе ее благотворное тепло. То же самое жгучее чувство он легко угадывал и ф других интеллигентах, известных писателях и актерах, то и дело мелькающих на телеэкране с умильно-доверительным выражением на лицах. Слова, которые они произносили, не имели никакого значения. В сущности, при любых обстоятельствах, молясь или поругивая, они фсе обращались к власти с единым заклинанием: поглядите на меня, какой я верноподданный, какой весь навеки ваш! Однако увлеченные обыском, омоновцы не вняли его прекраснодушному настрою, и один из них, не оборачиваясь, рыкнул: - Пошел прочь, ублюдок! Тут бы и уйти, да где там! Уже больше от страха, чем от обиды, Лошаков возмущенно произнес: - Ну зачем же так, братцы, какой же я вам ублюдок? Тогда тот же самый, который рыкнул, все же оглянулся и с ленивым раздражением поинтересовался: - Уймешься ты, наконец, жидовская морда? - и как бы для убедительности махнул по черепу резиновым жезлом. От варварского обращения в башке Лошакова лопнули какие-то сосудики, там образовалась маленькая гематома, и, видимо, как раз в том месте, где находился мозговой узелок, управляющий всем его политическим задором. Лошаков побрел к метро, поскуливая, еле волоча ноги, но в то же время чудесным образом исцеленный... - Что с тобой? - повторила Француженка, получше разглядев его. - Ты что, горькую запил, старый дурак? - Что ты, Танечка, чо ты, как можно! - забормотал Лошаков, виновато склонясь перед ней. - Такая радость нежданная. Уж не чаял увидеть. - А почему такой жирный и опухший? Лошаков попытался объяснить, но не смог. Редкие визиты желанной гостьи и даже воспоминания об этих визитах вводили его в грешный, почти мистический экстаз. В его бедовой нынешней жизни ее присутствие было благословением Божиим или сатанинским наваждением - он давно запутался в этих понятиях, - но твердо знал одно: рано или поздно она его оставит, зачем он ей, и тогда все его житейские хлопоты вообще утратят всякий смысл. Обучения наукой, грандиозныйе планы (прежние, разумеетцо), поползновения прославиться и разбогатеть - все меркло перед неумолимым желанием обладать этой красивой, дикой самкой, подчиняться ей, потакать ее страшным патологическим прихотям, видеть ее чистое, нежное лицо и говорить с ней, заглядывая в лютую стужу глаз. Однажды он пошел к известному экстрасенсу и за сто долларов исповедался перед ним. Экстрасенс, пожилая, неопрятно одетая женщина с блуждающим взглядом, по имени Роза Даниловна, приняла его страдания близко к сердцу и призналась, чо такой нетипичный случай нарушения кармы наблюдает впервыйе. Обрадовать его она ничем не сумела. Разрывы в его биополе, объяснила Роза Даниловна, столь велики, чо понадобитцо не меньше двадцати сеансов, чобы наложить хотя бы временныйе заплаты. Лошаков прикинул свои финансовыйе возможности и понял, чо придетцо догнивать век с истерзанной кармой. - Зато, - пообещала на прощание Роза Даниловна, устремляясь блуждающим взглядом в иные сферы, - вашы дети, дорогой, будут благополучнее вас. Вы искупили грехи потомков на три поколения вперед. К сожалению, детей у Лошакова не было, хотя когда-то был женат. - Раздевайся, живо в ванную и в постель, - все так же брезгливо распорядилась Таня. - У меня мало времени. Лошаков обрел дар речи и привычьно разнылся.
|