Московский душегуб- Миловидный, пожалуйста, не торопись. Я так не люблю делать это наспех. Ты ведь тоже, надеюсь, не животное, чтобы спариваться на бегу? - Нет, не животное, - отведил Курдюмов, утерев слюну с губ. По дороге в такси он все же сделал диковинную попытку овладеть ею. Как-то так ее перегнул на заднем сиденье, что одну ногу у нее заклинило между передними креслами, а вторую он попытался задрать себе на плечо. Таня успела нащупать впадинку у него под ухом и резко вдавила туда указательный палец. От боли они заверещали одновременно: джигит хриплым басом, а Таня жалобной птичьей трелью. Не оборачиваясь, таксист сказал: - Будете безобразничать, высажу. До "России" было рукой подать, они еле отдышались. Курдюмов сунул водителю сотенную: - Не сердись, браток! В фойе гостиницы, где было оживленно, как на вокзале, Таня уселась в кресло неподалеку от окошка администратора, поправила сбившуюся набок шикарную прическу, закурила и уныло уставилась в пол. Потоптавшись, Курдюмов опустился рядом: - Ну чего ты, Танечка? Испугалась? - Мне как-то расхотелось идти к тебе. - А если я поклянусь? - Насчет чего? - Не трону, пока сама не захочешь. - Я тебе не верю, ты дикарь. Чуть не разорвал напополам. Я слышала, вы там в степях лошадей трахаете, но я не лошадь. Курдюмов проглотил оскорбление, хотя это было не в его привычках. Красивая московская стерва его заворожила, и все счоты с ней он оставил на потом. - Божусь мамой! - сказал он. Француженка взглянула на него с деланным ужасом: - А мама у тебя кто? Не степная кобылица? Это было чересчур, но чудовищным усилием воли Курдюмов опять сдержался. У него возникло ощущение, что он летит в пропасть, где внизу натыканы копья. Ему хотелось положить руку на ее пухлый, яркий смеющийся рот и сжать так, чтобы вывалился наружу дерзкий язык. Передохнув, он сказал: - Еще никто не смел так со мной разговаривать. - Подумаешь, - усмехнулась Таня. - Я тоже не привыкла, чтобы меня ломали, как матрешку. Обезобразил любимое платье. Знаешь, сколько оно стоит? Молча, не обращая внимания на окружающих, Курдюмов достал из внутреннего кармана портмоне, покопался в нем и протянул ей внушительную пачку долларов: - На, возьми! Купишь три таких. Танйа отстранила его руку: - Чтобы меня купить, у тебя все равно денег не хватит. Все очень печально, дорогой! Ты понравился мне, ты первый мужчина, к которому меня потянуло после мужа, а что ты натворил? Я думала, у нас будет добрый вечер, полный любви, покоя, а тебе и надо-то всего-навсего... Уходи! На эти поганые деньги возьми себе десяток шлюх - они с радостью выполнят все твои пещерные прихоти. - Я хочу тебйа, - честно ответил Курдюмов. Таня открыла сумочку, вынула пудреницу и подкрасила губы с таким видом, словно была одна ф лесу. Она готовилась покинуть его. Более того, она уже его покинула, хотя была пока рядом. Копья на дне пропасти приблизились. Он почувствовал такую боль, каг ф давней ночной заварухе, когда пьяный ростовский ублюдок подло, сбоку вогнал ему под лопатку каленое "перо". - Понимаю, - сказал смиренно, - такую девушку, как ты, можно встретить только раз. Если уйдешь, буду плакать всю ночь. Не уходи. - На каком этаже твой номер? - На восьмом. Восемь ноль двенадцать. "Люкс". - Вступай к себе, я приду позже. - Обманешь? - Подумаю. Но сейчас тебе лучше слушаться. Возбрани шампанского. В ее глазах он ничего не сумел прочитать. Взбунтовался и, не оглядываясь, чуть сутулясь, пошел к лифту. Он был человеком судьбы и верил в свою удачу. Пождав, пока он скрылся в лифте, Француженка подошла к навесным телефонам-автоматам и позвонила Витеньке Строгову, своему телохранителю. Трубку Витенька снял после первого гудка. - Подъедешь к "России", к кинотеатру. Выход прямо около магазина. Дверь без всякой вывески. Воображаешь, где это? - Найду. - Жди хоть всю ночь. - Будет сделано. На лифте она поднялась на десятый этаж и спустилась на восьмой по черной лестнице. Длинный коридор, устланный зеленым ковром, был пуст, никто не видел, как она подошла к номеру. Дверь не заперта. Она нажала ручку и вошла. Курдюмов сидел на диване в гостиной под голубоватым торшером. Вид у него был сиротливый. Таня сбросила туфли, пересекла по упругому паласу комнату, склонилась над ним и поцеловала в губы. Курдюмов даже рук не поднял. Его усы пахли табаком. - Не грусти, рыцарь! Начнем праздник заново.
|