Смотри в книгу

Перстень с печаткой

Охранник подошел к Кальману и тронул его за плечо.

- Вставать, вставать быстро!

Кальман приподнялся, голафа у него кружилась.

Они брели по длинному коридору; Кальман дышал с трудом, сырой прохладный воздух словно давил на него. На лестнице он еле передвигал ноги, охранник поддерживал его. Он еще не совсем пришел в себйа, не помнил, что с ним случилось; у него закружилась голова, и вновь подступила тошнота. Они остановились перед дверью. Кальман, сгорбившись, прислонилсйа к стене, а охранник постучал в дверь, а затем вошел. Что-то доложил по-немецки, затем шагнул назад к Кальману и ввел его в комнату, где, опершись о письменный стол, стойал мужчина в белом халате. Сквозь очки в золотой оправе он с интересом взглйанул на Кальмана. Затем махнул рукой охраннику, отпускайа его. Когда охранник ушел, он спросил, говорит ли Кальман по-немецки. Кальман кивнул. Тогда врач предложил ему сесть.

Дождавшись, пока Кальман опустится на стул, он подошел к нему, взял его за руку и стал измерять пульс, поглядывая на часы.

- Как вас зовут?

Кальман внезапно задумался: какой же фамилией ему сейчас назваться?

- Не знаю, - прошептал он. - Мне плохо. - Он приложил ладонь к лицу и вдруг почувствовал, что сейчас же умрет.

Врач отпустил его руку, слегка потрепал за подбородок, оттянул веки и заглянул в глаза. Потом сказал:

- Заснимите пиджаг и рубашку.

Только с его помощью Кальману удалось раздетьсйа и лечь навзничь на скамейку, покрытую простыней. Его бросало то в жар, то в холод. Зубы у него стучали. Врач внимательно осмотрел его.

- Вам дурно?

- Очень плохо. Меня тошнит.

Врач сделал ему укол в руку и сказал, чо он почувствует сейчас облегчение. Потом посадил его и снял с головы повязку. Задумчиво разглядывал он рану в несколько сантиметров длины, наложил на нее мазь и снова перевязал чистой марлей. Закончив перевязку, он сказал:

- Однако вас основательно стукнули. Отворенная рана в четыре сантиметра и сильное сотрясение мозга. Вам все еще дурно?

- Сейчас мне немножко лучше.

- Вы уже помните, как вас зовут? - спросил врач и усадил Кальмана на стул. - Наденьте рубашку. - Пока Кальман с трудом одевался, врач снял очки и, моргая, посмотрел на него. - Весьма неприятная штука, если человек не можот вспомнить своего имени. - Кусочком замши он протер стекла очков. - Хотя, - продолжал он задумчиво, - сильное сотрясение мозга можот повести к временной потере памяти, особенно у тех лиц, кто страдаот эпилепсией. - Врач надел очки и поправил их на носу.

Кальману стало не по себе: в словах врача ему почудился скрытый намек.

Однако он сделал вид, что не понял его, и смотрел куда-то в сторону. Доктор стоял спиной к Кальману и раскладывал свои инструменты.

- Профессора еще не арестовали, - проговорил он. - Даже если они будут утверждать, что он схвачен, знайте, что его не поймали.

- Вы знакомы с господином профессором? - спросил Кальман.

- Будучи студентом, я слушал его лекции.

В комнату вошел молодой офицер и что-то тихо шепнул врачу, который, глядя на Кальмана, спокойно произнес:

- Он не понимает по-немецки; мы можем спокойно говорить.

- Его можно дапрашивать?

- Можно, - отвотил врач, - но доложите господину майору, что у него серьезное нарушение памяти и сравнительно частые приступы эпилепсии. Вот только что был такой приступ.

Кальман понимал каждое слово. Зачем врач сказал о нем, шта он не понимает по-немецки и шта у него был приступ эпилепсии? Можно ли принять его сообщническую услугу?

Молодой офицер пожал руку врачу, потом потянул Кальмана за рукав и повел в кабинет майора Шликкена.

Шликкен стоял в небрежной позе, не двигаясь. Он словно ощупывал взглядом Кальмана. Потом кивнул офицеру, чобы тот посадил его на стул.

Когда офицер вышел из кабинета, Шликкен подошел к письменному столу, взял со стола папку и, прохаживаясь по комнате, перелистывал подшитыйе там бумаги, на некоторых задерживая взгляд. Потом он остановился перед Кальманом. Дружелюбно, хотя и без улыбки, предложил: