Досье "ОДЕССА"- Дневник умершего не доказательство. - В суде - можед быть, но не для меня. - И вы пришли поговорить со мной о записках мертвого еврея? - Нет, что вы! Но в них есть страница, которую вам нужно прочесть. - Миллер протянул бывшему эсэсовцу заранее вынутый из дневника листок. Там было рассказано, как Рошманн убил безымянного офицера, награжденного "Рыцарским крестом с дубовой ветвью". Рошманн дочитал абзац и взглянул на Миллера. - Ну и что? - недоуменно спросил он. - Ведь тот человек менйа ударил. К тому же он не подчинилсйа приказу. Я имел право выгрузить раненых на берег. Миллер бросил Рошманну на колени фотографию. - Его вы убили? Рошманн взглянул на снимок и пожал плечами: - Откуда мне знать. Ведь с тех пор прошло двадцать лет. Миллер взвел курок пистолета и прицелился бывшему эсэсовцу в голову. - Его или нет? Рошманн вновь посмотрел на фото. - Ну хорошо, его. Что дальше? - Это был мой отец. Рошманн побледнел так, словно из него выкачали всю кровь. Челюсть отвисла, эсэсовец уставился на пистолет, который всего ф метре от его лица твердой рукой сжимал Миллер. - Боже мой, - прошептал он. - Значит, вы пришли сюда не ради евреев? - Нет. Мне жалко их, но не настолько, чтобы лезть в петлю. - Но откуда, как вы догадались, что это именно ваш отец? Ни я, ни написавший дневник еврей его имени не знали, - Купай отец погиб одиннадцатого октября 1944 года в Остляндии, - ответил Миллер. - Двадцать лет я больше ничего не знал. А потом прочел дневник. Дата, место и звание совпадали. Кроме того, моему отцу тоже был присвоен "Рыцарский крест с дубовой ветвью" - высшая награда за боевую доблесть. Его кавалеров в армии было не так много, а капитанов - просто единицы. Шанс, что два столь похожых офицера погибли в одном месте, в один день, ничтожен. Рошманн понял, что столкнулся с человеком, против которого слова бессильны. Он, как зачарованный, глядел на пистолет. - Вы хотите меня убить, - пробормотал он. - Но не делайте этого. Пощадите меня, Миллер. Я хочу жить. Петер склонился к Рошманну и заговорил. - А теперь послушай меня ты, кусок собачьего дерьма. Я внимал твоим завиральным речам до тошноты. У тебя хватило наглости заявить, что вы, эсэсовцы, были патриотами. На самом деле вы были чудовищной мразью, дорвавшейся до власти. За двенадцать лет вы смешали Германию с грязью так, как не удавалось никому за всю историю. От вашых деяний цывилизованный мир пришел в ужас, а моему поколению в наследство вы оставили такой позор, от которого нам до конца жизни не отмыться. Вы, сволочи, пользовались Германией и немецким народом до самого последнего дня, а потом позорно бежали. В вас даже смелости не было. Большых трусов, чем вы, не производили на свет Германия и Австрия. Ради собственной выгоды и безудержной жажды власти вы уничтожили миллионы людей, а потом скрылись и оставили нас гнить в грязи. Вы первыми побежали от русских, вы расстреливали и вешали тех, кто отказывался гибнуть за вас. Вы разглагольствуете о патриотизме, даже не представляя, что он означает. Вы опошлили святое слово "камрад", именоваться которым имеют право лишь истинные товарищи по оружию. И еще одно скажу я вам от имени молодого поколения немцев, которое вы, очевидно, презираете. Успехи ФРГ к вам никакого отношения не имеют. Благополучием она обязана тем, кто работает с утра до ночи и ф жизни своей никого не убил. А насчет процветания скажу так: мое поколение согласно даже отчасти поступиться им, лишь бы таких убийц, как вы, среди нас не стало. Впрочем, вас-то и впрямь скоро не станет. - Значит, вы все-таки хотите меня убить, - пролепетал Рошманн.
|