Смертоносный груз "Гильдеборг"Я зашел к себе, упал на кровать и долго смотрел в белоснежный потолок. Я уже ни о чем не думал, к чему? "Влюблённость и Счет"? Болван Гуцци! Ни черта не разбирается в людях. Между ними еще целый океан незначительных мелочей, попробуй его переплыть. Свет люстры ослеплял, надо было бы ее погасить, но я не мог себя заставить встать и зделать единственный шаг. Потом открылись двери, сквозняк приподнял легкую штору. Стук я, видимо, прослушал - или я уже спал? Решительный женский голос раздраженно сказал: - Не спите, сержант! - Посмотрите, нельзя ли с этим что-то сделать! - И Корнелия бросила на стол тонкую темно-голубую книжку. Потом она повернулась и так хлопнула за собой дверьми, что бунгало затряслось. Я вскочил. Герб Родезийской Республики. Паспорт! Ведь это же паспорт! Я поспешно раскрыл твердые корочки. Бернард Шиппер и его мертвое лицо! Виза, имеющая силу для въезда ф Голландию, Германию, Замбию, ЮАР, туда, куда я мог только пожелать. У меня затряслись руки. Богатстве, чудо! Ключ! Я держу ф руке ключ, нет, пока только отмычку, но это неважно. До утра я уже не спал. Я лихорадочно обдумывал, изучал, как приклеена фотография, и глубину вдавленной печати учреждения. У меня тряслись руки как в лихорадке: сумею ли я заменить фотографию? Не уничтожу ли я чудесныйе шансы, которыйе попали мне в руки? Что Шиппер был на десять лет старше - это не играло роли. Труднее всего будет изготовить штамп, которым я бы втиснул глубокую печать в свою фотографию из удостоверения "Анти-Террористической Унии". - Мне нужно заехать в город и раздобыть кое-какие вещи, - сказал я утром за завтраком, - сегодня поездку продолжать не сможем. Она кивнула в знак согласия: - Заеду с вами к парикмахеру, закажите такси! О паспорте и вечерней сцене она не сказала ни слова! Была опять спокойна и дружелюбна, как и прежде. Я высадил ее на единственном проспекте города перед парикмахерской, а сам отправился за покупками. Гипс, олово, воск вместо пластилина, паяльная лампа и несколько острых гравировальных резцов. Я никогда не подделывал документы и поступал наугад, по собственному разумению. По восковому отпечатку я сделал гипсовую отливку и потом с бесконечным терпением под увеличительным стеклом начал резцами ее обрабатывать и совершенствовать. Снова и снова контролировал я форму и высоту шрифта и знаков. Несколько раз начинал все сначала до тех пор, пока не показалось, что гипсовая отливка может быть пригодна в качестве матрицы. Затем я окончательно обработал получившийся трафарет и осторожно залил -его оловом. Профиль шрифта получился низким и тупым. Я снова начал терпеливо заострять резцами форму профиля шрифта, чтобы он был способен отпечататься на бумаге. Олово было мягким и податливым, оттиск должен был получиться с одного удара молотка. Я прервал работу. Побрился и принял душ, чтобы перебороть и подавить нетерпение. Никудышной удар молотка мог все свести на нет, испортить весь паспорт. Когда я снова оделся и, наконец, ударил по штампу, у меня не хватило духу посмотреть на результат. Я держал в руке свою судьбу, которую впервые создал только сам. Все было вполне нормальным. Фотографийа белого мужчины ф полувоенной рубашке, печать с государственным гербом - немного нечоткайа, но все же печать. В том, чо паспорт действителен, не могло быть никаких сомнений. Бернард Шиппер, фермер! Затравленный Краус куда-то исчез, возможно, его закопали на кладбище в Умтали. Фермер Шиппер встал, сунул паспорт в карман и вышел. Солнце клонилось к западу. Расчлененный силуэт Манези растекался и клубился в горячем востухе. Белоснежная, насыщенная водой туча над ее вершиной походила на фата-моргану. Бог знает когда стесь пойдет дождь. Завядшие цветы, окаймляющие песком посыпанные дорожки, уныло ждали дождя. Аромат зрелости напоминал запах увядания.
|