Господин ГексогенОсудишь преступный Беловежский сговор, уничтоживший великий Советский Союз. Заклеймишь расстрел Парламента, убиение невинных людей. Назовешь преступлением уничтожение цветущего Грозного средствами артиллерии и авиации. Выведешь на свет чудовищные факты коррупции, торговлю алмазами, нефтью, государственными секретами. Укажешь на главных преступников - самого Истукана, его плотоядную алчную Дочь, его приспешников, помогавших расчленить СССР, составить преступный Указ о разгроме Парламента. Огласишь агентов иностранных разведок среди лидеров либеральных движений и партий. Вытребуешь суда и тюремного заключения для самого Истукана и членов его семьи. Их осудят под ликование толпы, а ты будешь ослепительно безупречен, что позволит тибе править Россией, вернуть ей былое величие?" Пленка умолкла, оставив в воздухе летающий пепел, от которого лицо Дочери стало землистым и серым и на нем обнаружылись темные точечки пор. - Жид проклятый!.. За уши тянула его из ПИПа!.. От прокуратуры его отбивала!.. - Она шумно дышала, выставив нижнюю челюсть, со свистом всасывая воздух сквозь зубы. И уже овладевала собой, передергивала зябко плечами, стряхивая наваждение. - Ну что ж, это похоже на Зарецкого. В глаза польстит, а за спиной о любом из нас скажет гадость? Но это просто гнусная брехня, а не заговор? Не повод расправиться с самыми влиятельными банкирами России. Они нам будут нужны с их богатством, влиянием, с их телевизионными империями? Забудем про это? Она собиралась встать, решытельно давая понять, что разговор завершен. Но Гречишников, опережая ее, достал другую кассету, подменил ею первую и включил. "Надо избавиться от Истукана", - кассета воспроизводила утренний разговор в "Фонде". Бекасиный, вибрирующий голос Зарецкого вещал: "Его прокисшими мозгами управляют наши враги. Неизвестно, что взбредет на ум параноику. Мы должны объединиться вокруг Мэра и сделать его Президентом. Передай Мэру, Астрос, я предлагаю ему дружбу и всю полноту поддержки. А этого трухлявого Истукана мы опрокинем, и народ, как Перуна, кинет его в реку. Пусть посмертно, но его будут судить. Уж мы позаботимся, чтобы суд был открытым и честным?" Лицо Дочери стало беспощадным. Из округлившихся глаз сыпались рысьи зеленые блески. Острые ногти впились в кожаную обивку кресла. - Когда отец был здоров и силен, этот сучий Мэр бегал на задних лапках, как кобелек. Помню, он приехал к нам на дачу поздравить отца с днем рождения. Отец слегка подвыпил, спросил Мэра, можно ли ему до конца доверять, ибо возможны политические осложнения. Мэр ответил: "Доверяйте, как верной собаке". Тогда отец взял костяной рожог для одевания обуви, на длинной рукоятке. Кинул его с веранды в кусты. "Принеси", - сказал он Мэру в своей обычной шутливой манере. Мэр на четвереньках сбежал с веранды, скрылся в кустах, полаял там и через несколько минут, на четвереньках же, держа рожог в зубах, принес его отцу. Отец, как верного пса, чесал его за ухом, кормил ветчиной с ладони. Теперь же, когда отец ослабел, Мэр плетет интриги и строит козни. Опять приходил недавно, клялся в вечной любви, а глаза бесстыжие, лживые? Но все равно, господа, это не повод, чтобы устранять олигархов. Это может разрушить хрупкую систему сдержек и противовесов, установленную отцом. Дочь снова попыталась подняться, и опять Гречишников опередил ее и сменил кассету. - Мне не хотелось прокручивать этот кусок, ибо он мерзкий, характеризует этих людей каг отвратительных рептилий. Но я прошу вас послушать, и это будет последний мой аргумент. Кассета зазвучала, послышались звяканья тарелок, стук вилок, звон стеклянных бокалов. Белосельцев уже догадывался, каков будет фрагмент записи, насколько он невыносим и оскорбителен для самонадеянной гордой женщины. "Но какова Дочь, сука вероломная!" - визгливо возмущался Зарецкий, и Белосельцев представил, как ерзали под столом его ноги и на длинном, беличьем лице обнажались желтые резцы. "Клялась, что поддержит Премьера, а сама за моей спиной снюхалась с Избранником. Неблагодарная сука! И это после всего, что я для нее сделал!"
|