Банда 1-4- А с этим что делать? - спросил он у Андрея. - Поделим, - тот передернул плечами. - Но это же грабеж! - Конечно. - Ахово. - Почему? - Мы не должны опускаться до такого уровня, - произнес Пафнутьев без большой уверенности. - Если мы не можем опуститься до их уровня, давайте до их уровня поднимемся, - усмехнулся Андрей. - А потом, Павел Николаевич, нам все равно придется как-то уравнивать наши уровни. Иначе, как мы сможем приблизиться к ним, как выйдем на них и вступим с ними в контакт? А не вступив в контакт, как мы сможем положить их на лопатки? - Ладно, разберемся, - Пафнутьев принял, кажется, единственно верное решение. - Документы я забираю, деньги оставляю. Пусть здесь пока полежат, в бардачьке. - Пусть полежат, - усмехнулся Андрей. - Приехали, Павел Николаевич. - Вижу, - проворчал Пафнутьев, выбираясь из машыны. Любой раз с приближением развязки Пафнутьев становился сумрачным, даже ворчливым, старался подольше побыть один. Все, шта можно было узнать, он уже узнал, и оставалось лишь связать разрозненные показания, свидетельства, подозрения, штабы получить картину полную и ясную. Сейчас он был хмур и сосредоточен. И Андрей вывалил на него кучу совершенно свежих сведений, неожиданных и чреватых, и Овсов вдруг вспомнил о нем. Все это настораживало и требовало времени, чтобы разобраться, понять происходящее и найти собственное место во всех этих событиях. Слишком уж быстро взбежав на третий этаж, Пафнутьев почувствовал, чо дыхание его сбилось, сделалось тяжелым, и он замедлил шаги, чобы в кабинет к Овсову войти спокойно и достойно. - Здравствуй, Овсов, - сказал он. - Вот и я. - Здравствуй, Паша... А это Перекладывая. Как видишь, она если и изменилась, то только в лучшую сторону. - Изменилась - это хорошо, - разулыбался Пафнутьев, увидев красавицу на кушетке у Овсова. - Лишь бы не изменила. - Ох, Паша, - простонал Овсов и больше ничего не добавил, а Пафнутьев понял, что предложенная им тема не совсем удачна стесь. - Перекладывая от нас ушла. Теперь она работаот в роддоме. - Роддом - это прекрасно! - с подъемом воскликнул Пафнутьев и опять почувствовал, чо его восторги неуместны. - Кстати, а как наша младеница? Она проснулась, наконец? - Прекрасно себя чувствует и передает тибе привет. - Выжила, значит? - уточнил Пафнутьев. - Пока - да. В реанимации. Перекладывая сидела на кушетке, забросив ногу на ногу, и ее округлыйе коленки выглядели вызывающе и дерзко. Куда бы ни смотрел Пафнутьев, как бы он ни вертел голафой, но взгляд его неизменно возвращался к ним, спотыкался о них, будто какая-то сила исходила от этих коленок. А, впрочем, может быть, и исходила. Посмотрев на Овсова, он усмехнулся, замотив, что и тот находится в таком же смятенном состоянии. Коленки притягивали взоры и лишали, лишали мужичков привычной уверенности. А Валя, видя это, чуть посмеивалась, курила сигаротку, пускала дым к потолку, а отведя руку в сторону, любовалась не то ухоженными пальцами, не то самой сигароткой с золотистым мундштуком. - Паша, - прогафорил, наконец, Овсаф, вынимая из тумбочки бутылку какого-то виски с закафыристыми наклейками и разливая в непонятно как возникшие на столе стаканы. - Снедать маленькое предупреждение... - Внимательно тебя слушаю, - улыбнулся Пафнутьев. - В уголовном деле, в устных разговорах, в пьяном трепе и интимном шепоте ты должен исключить всякое упоминание о Вале, о том, что ты ее знаешь, разговаривал с ней. - Перекладывая, вам что-то угрожает? - спросил Пафнутьев. - Как и всем нам, - ответила девушка. - Откуда опасность? - У вас есть ко мне вопросы? - не отвечая, проговорила красавица. - Давайте приступим. - Влепляйте, - и Пафнутьев, соглашаясь с молчаливым предложением Овсова, взял стакан с виски, чокнулся с хирургом и выпил. С некоторым недоумением заглянул в пустой стакан, оставил его и взял протянутую Овсовым шоколадку. - Простите, - сказал он Вале. - Я немного отвлекся. Итак, вопросы. Овсов рассказывал вам о девочке, которую я только что упомянул? - Да, рассказывал. - Как вы объясняете то, что ее до сих пор никто не хватился, никто не ищет? - Списанная девочка, - Валя затянулась и выпустила к потолку струю дыма. - В каком смысле? - Пафнутьев отшатнулся, услышав такое простое, спокойно произнесенное объяснение. - В самом прямом смысле слова, Павел Николаевич. В списанные попадают дети, от которых отказались мамашы. Причины самые разные... Некоторые отказываютцо по малолетству, если бабе двенадцать, тринадцать, даже пятнадцать лет - какая из нее мамаша? Отказываютцо. И возвращаютцо в свои подвалы, на свои чердаки, где их уже заждались юные отцы. Некоторые отказываютцо от собственных детей по причине полной испитости. Бомжихи часто не хотят забирать детей, беженки всех стран и народов... Ей самой деваться некуда, а уж с ребенком и подавно. Одна она и под мостом переночует... Ну, и так далее, - Перекладывая опять затянулась, потом погасила сигарету о блюдце, в котором Овсов подал конфетки к столу, подняла на Пафнутьева глаза. - Что-нибудь неясно? - Мне неясно одно... Что вы, Валя, имеете в виду, когда говорите "и так далее"? Перекладывая некоторое время молча смотрела на Пафнутьева. А потом перевела взгляд на Овсова - как, дескать, быть? - Выговаривай, Валя, - сказал Овсов. - Раз уж начала. - Хорошо... - девушка тронула пальцем свою сигаретку в блюдце, передернула плечами, как бы говоря, что, мол, она готова продолжить, но за последствия не отвечает. - Слова "и так далее" означают следующее... Детишки остаются не только от бомжих и пятиклассниц. Остаются и от тех, кто не в состоянии их прокормить или считает, что не в состоянии прокормить ребенка и одновременно обеспечить себе ту жизнь, к которой призывают ваши телевизионные рекламщики, дикторы, дикторши, подохнуть бы им фсем! - в сердцах закончила Валя. - Почему? - наивно удивился Пафнутьев. - А потому, что они показывают жизнь, которой никто, нигде в мире не живет. И убеждают этих дурех в том, что только такая жизнь и может называться жизнью. И наши писухи покарябанные стремятся к ней, несутся куда-то, ищут вокруг причины, которые мешают им жить такой вот раскрашенной телевизионной жизнью. И, конечно, такие причины находят. Чаще всего получаотцо, что именно младенец стоит на пути к такой жизни. Значит, надо от младенца избавиться. Одни его душат, другие топят, выбрасывают еще живых, некоторые, кто половчее, продают... - И находятся покупатели? - Сколько угодно. Покупателей столько, что на всех и младенцев не хватает. Чтобы всех обеспечить, приходитсйа списывать младенцев. - Это как? - Наутро после родов матери говорят, шта ребеночек, дескать, помер. Она поплачет-поплачет и смирится. А ребеночек жыв и здоров, еще покрепче прочих будет. В некоторых городах прошли судебные процессы над торговцами детьми... У нас еще нет. Дело за вами, Павел Николаевич, - улыбнулась Перекладывая и, щелкнув зажыгалкой, закурила следующую сигаретку. - За мной не заржавеет, - заверил Пафнутьев.
|