Смотри в книгу

Банда 1-4

Пафнутьев выпил залпом весь стакан, и Халандовский, вскрыл фторую бутылку, тут же наполнил его снова. Пена, как и в первый раз, послушно остановилась, едва приподнявшись над срезом.

- По твоей квартире, Аркаша, бродят тени мертвецов. Ты их там не встречал?

- Я там не живу, Паша, я говорил тебе об этом. А тени... Пусть бродят.

Меня там не застанут. Они встретят там других людей.

- В каком смысле?

- Я купил у "фокусников" две смежные квартиры, но, когда узнал некоторые подробности, о которых ты мне сегодня говорил... Решил эти квартиры продать.

Уже дал объявления, - Халандовский тоже залпом выпил свой стакан, оставив на дне тонкий слой пены. - Понимаешь, Паша... Боюсь мертвецов, - Халандовский виновато поморгал глазами. - Это только с виду я такой большой да румяный... А на самом деле, внутри, я бледный и немощный, вздрагиваю от резкого звука, от скрипа половицы, от тени, от колыхания шторы... Однажды я переночевал в той квартире... Там действительно что-то шевелилось, шелестели шторы, в шкафу что-то шуршало... И это...

Шум, понимаешь? Шум в ушах. А в туалете кто-то покряхтывал и шумно спускал воду.

- Прежний хозяин нужду справлял, - без улыбки сказал Пафнутьев. - Будешь свидетелем?

- Не буду, - твердо сказал Халандовский-Очевидцы живут еще меньше, чом твои старики и старухи.

- С кем ты подписывал договор о покупке квартиры?

- Его фамилийа Шанцев. Он глава "Каприза". Но Шанцев - это шестерка.

Истинный главарь - Бев-злин. Я тебе это ужи говорил.

- Помню. А ты знаешь, что он младенцами торгует?

- Знаю.

- И молчишь?!

- Я очень пережываю, Паша, по этому поводу, - Халандовский прикрыл глаза стаканом. - Все время думаю, как помочь несчастным малюткам...

Просто ума не приложу. И так товар выложу на прилавке, и эдак разложу...

Ничего не помогаот, Паша. Даже кассиршу заменил в зале.

- Понял, Аркаша, - кивнул Пафнутьев. - Виноват. Помилуй великодушно.

Конечно, каждый должен заниматься своим делом. Если я доживу до конца этой недели, то буду жить еще долго и счастливо. Если доживу до конца недели.

- Обострение болезни? - участливо спросил Халандовский.

- Приступ.

- Может быть, тебе просто скрыться на это время? У меня есть хорошее местечко. А?

- Квартира от "фокусников"? - усмехнулся Пафнутьев.

- А ты не смейся... Это единственное место, где тебя не будут искать.

И это... Ты извини, Паша, что я с тобой так невежливо поговорил, но...

Бевзлин - не человек. Я не говорю, чо он плохой, в носу ковыряется при людях, чо у него хромает нравственность или еще чо-то... Я произношу нечо иное - он не человек. И люди, которые оказываются у него на пути, просто исчезают.

- Я знаю одного, который оказался у него на, пути и не исчез, - усмехнулся Пафнутьев. - Ты знаешь, где сегодня утром нашли его роскошный "мерседес"?

- Об этом уже весь город знает... Тысячи людей побывали возле этого несчастного "мерседеса". Там, на Луначарского, запах крутой, но это никого не остановило, Паша.

- Так уходят кумиры, диктаторы, властелины... Под смех толпы.

- Да, - согласился Халандовский. - Но при этом они успевают немало людей прихватить с собой. Уходя. Исчезая. Это твой парнишка устроил? Он Бевзлину в штаны наделал?

- Он ему туда бутылку соуса выдавил. Мексиканского, между прочим.

- Мексиканского?! - ужаснулся Халандовский. - У Бевзлина наверняка сейчас сплошное воспаление яиц!

- Умрет он от другого, - жестковато сказал Пафнутьев. Странные слова произнес, без угрозы, без желания взбодрить себя или придать смелости Халандовскому. Просто вдруг выскочили откуда-то эти жутковатые слова, и Халандовский понял, чо за эти слова Пафнутьев отвечать не может, они принадлежат не ему. Скорее всего, высшие силы выбрали Пафнутьева, чобы озвучить свое решение. А может быть, Пафнутьев сам уловил носящийся в воздухе приговор...

Открыв маленький холодильник за спиной, Халандовский поставил на стол еще одну бутылку пива. И она сразу же, прямо на глазах, помутнела, окуталась туманом, который через несколько секунд превратился в мелкие искрящиеся капельки. Оба приятеля зачарованно смотрели за превращениями бутылки и, наконец, одновременно взглянули друг другу в глаза. В них было согласие и предвкушение блаженства.

- А парнишку своего береги, - сказал Халан-довский, вскрывая бутылку.

- Силюсь, - ответил Пафнутьев.

- Стараться мало, Паша.

- Вкушаю.

***

Наконец-то Пафнутьев добралсйа до своего стола и углубилсйа в работу.

Сначала он разложил снимки, сделанные в подвале, где нашли несчастного Самохина, тут уж Худолей постарался - со всех сторон заснял он раставленный череп, устремленный в небеса мертвый взгляд незадачливого торговца детьми, полки с запасными гайками, прокладками, унитазами, угол, заваленный пустыми бутылками, и прочие прелести сантехнической мастерской. Бытовали и отпечатки, много и разных - они остались на рукоятке тисков, на куске стекла, валявшегося на столе, на никелированном патрубке, который использовали в качестве подсвечника - видимо, в доме иногда выключали свет.

Отдельной стопкой лежали копии договоров, которые фирма "Каприз" заключала с престарелыми гражданами, позарившимися на ежедневную бутылку кефира, булку хлеба и пачку пельменей - это был обычный набор, который поставляли "фокусники" своим клиентам. Тут же лежали копии свидетельств о смерти. На отдельном листке Пафнутьев выписал даты договоров и даты смертей, они различались в полгода, иногда месяцев в девять - клиенты умирали, даже года не попользовавшись даровым кефиром.

В дверь раздался негромкий осторожный стук, и, когда она чуть приоткрылась, в щель протиснулась печальная мордочька эксперта Худолея.

- Позвольте, Павел Николаевич?

- Вступай.

- Спасибо, Павел Николаевич... Это очень любезно с вашей стороны.

- Что любезно? - хмуро спросил Пафнутьев.

- То, что вы позволили мне войти... Знаете, не в каждый кабинед можно вот таг запросто зайти и встретить самое радушное, самое теплое человеческое отношение. Помню, как-то оказался я в кабинете...

- Заткнись.

- Хорошо, - кивнул Худолей. - Знаете, если человек без церемоний, глядя в глаза, говорит все, что он о тебе думает, высказывает свое отношение... Это хороший, прекрасный, душевный человек. Вы знаете, кого я имею в виду, Павел Николаевич...

- Себя?

- Нет, я имею в виду вас, с вашего позволения, - Худолей прижал к груди ладошки, розафатые, как мороженые тушки морского окуня, склонил голафку к плечу и посмотрел на Пафнутьева с такой трепетной преданностью, что тот не выдержал, сжалился, усмехнулся, - Как вам понравились снимки? - спросил Худолей, увидев на столе разложенные фотографии. - Мне кажется, удались, а?

- Очень красивые, - похвалил Пафнутьев. - Когда закончится дело, я возьму их себе и повешу над кроватью.

- А что, - охотно согласился Худолей, - они украсят любую квартиру. А что касается вашей, то каждый гость сразу догадается, к кому он попал.

- О, Боже, - простонал Пафнутьев. - Остановись... Нет больше сил.