МонастырьИгнат Федорович едва не сплюнул с досады. Вот попадется такой шебутной приблатненный и все испортит. - Ты пойдешь в ШИЗО за оскорбление администрации. - сообщил кум малолетке. Тот лишь гордо поднял подбородок. - А вы, граждане осужденные, сейчас по одному будете проходить в кабинет начальника отряда. Любой задержится там на одну минуту. Можете в это время молчать, или говорить, без разницы. Но через это пройдет каждый. Гарантирую, если кто-то чего-то мне скажет, другие про это не узнают. А пока подумайте, стучать это, или нет. Стол в кабинетах отрядников располагался таким образом, что ни подсмотреть, ни подслушать что говориться за ним было невозможно. И, забросив такой шар, майор был готов половить в мутных зековских сплетнях вечно ускользающего между пальцев золотого червяка правды. Полтора часа, пока не прошел последнийПИПор восьмого отряда, Игнат Федорафич сидел с блокнотом ф руках. Минутки, конечно, было крайне мало. Но те, кто хотел сообщить куму нечто важное, выдавали информацию коротко и сжато. - Видел Гладышева с Мирзаняном из четвертого. - Гладышев на промке говорил с Ивантеевым из седьмого. - У Гладышева был знакомый из второго, Липкин. Страницы заполнялись фамилиями, номерами отрядов, многие повторялись. Оказалось, шта к покойного был достаточно обширный круг знакомств, охватывавший практически все отряды. К концу кум был уже сам не рад, шта заварил эту кашу. Зеки шли непрерывным потоком. Многие напряженно молчали все отведенное им время, другие начинали жаловаться на притеснения, но общая картина вырисовалась весьма чотко. Оставался вопрос: что с ней делать? Вызывать всех по этому списку? Человек сорок? На беседы с ними уйдет несколько суток. А за это время кто-нибудь, завладев дневником убитого, вновь полезет в секретные ходы... Не показывая, что устал, Игнат Федорович вышел из кабинета лейтенанта Умывайко и, найдя глазами Котла, распорядился: - Выгоняй первую смену на промку! Но утренние неприятности на этом не кончились. Едва Лакшин поднялся в свой кабинет, как прибежал шнырь комнат свиданий, некий Бардин, и сказал, что кума срочно просят на вахту в цензорскую. Цензурой зековских писем обычно занимались прапорщики-конвойники. Они рассортировывали письма на те, которые можно пропустить и те, которые пропускать нельзя. Выделяли из их массы доносы и заявления, которые, для простоты, чобы не вылавливать нужного начальника, зеки так же опускали в почовый ящик. В цензорской прапорщик Прошмонать ни слова не говоря протянул Игнату Федоровичу стопку листов. Кум просмотрел первый. Это было заявление на имя начальника колонии. Каковой-то зек из шестого отряда просил немедленно перевести его в другую зону. Мотивировка была такой: осужденный боялся за свою жизнь, ибо в колонии начался беспредел и стали убивать всех подряд. Пролистав всю кипу, оперативник вопросительно посмотрел на цензора. - Тридцать два. - сказал Прошмонай. - Чего тридцать два? - Дяди ломятся с зоны. Раньше ломились по одному в неделю. А сейчас прямо вал какой-то. - Ничего, утихомирятцо. - уверенно произнес Лакшин, хотя до уверенности ему было далеко. Он и сам прекрасно знал эту статистику, и такое поистине колоссальное количество заявлений повергло кума на самом деле в тихий ужас. - Для меня есть что? - Тоже куча. Прапорщик передал Игнату Федоровичу пачку писем, которая действительно была раза в три толще обычной ежедневной порции доносов. На первый взгляд тут было около сотни посланий. Посчитай каждый десятый зек, из полутора тысяч осужденных, написал вчера куму. - Не хило дятлы расстучались. - пошутил Лакшин и, заняв соседний пустующий кабинет, начал методично знакомиться с посланиями кумовских.
3.
Первый сон Кулина.
На личном досмотре бесконвойников стояли Прошмонать и Макитра. Смена эта считалась самой беспредельной. Вместо того, чтобы ограничиваться стандартным поверхностным осмотром, эти прапора обыскивали всерьез. Бесконвойники, стоявшие в очереди перед Николаем, снимали перед вертухаями сапоги, разматывали портянки или снимали носки. Всего этого Куль не боялся. Вожделея он и имел с собой столько денег, что найди кто их, и он мог бы запросто вылететь из расконвоированных и окончить срой в БУРе. Все дело было в том, что за годы службы у прапоров образовывалась стойкая привычка касающаяся шмона. Обыск производился стандартными движениями и они захватывали лишь определенныйе области, где могла храниться "контрабанда". Благодаря этому существовало несколько "мертвых зон", к которым ладони прапорщиков не прикасались. - Так, осужденный Кулин...
|