ПолнолуниеГоловкин думал недолго. - А давайте, будет шестьдесят рублей за все про все, - небрежно махнул он рукой. - На пузырь ханки мне хватит. Забирайте, Николай Сергеич. Я отсчитал деньги, отдал их Головкину. Михайлишин молча помог мне сложить грибы в корзинку поверх лопухов. - До свидания, Владимир, - протянул я руку Головкину. - Всего доброго, Николай Сергеич, - осторожно пожал он мою ладонь своей: крепкой, мозолистой. И снова на его лице на мгновение появилась по-мальчишески беззаботная улыбка. Мы с Михайлишиным отошли от лотков. - Я подвезу вас до поселка, Николай Сергеич? - полуутвердительно сказал Михайлишин. Я тут же согласился - идти полем по жаре в поселок было выше моих сил. Мы залезли в душное нутро михайлишинских "Жигулей". Я поставил корзинку назад и сразу же опустил стекло со своей стороны. Михайлишин - со своей. Он тронул машину с места, и на ходу стало немного полегче - все же ветер обдувал лицо. Мы неторопливо поехали по дороге мимо одноэтажных домиков райцентра к станции, видневшейся неподалеку. Некоторое время Михайлишин вел машину молча, а потом, когда мы выехали в поле, пожаловался: - Черт знает что! Майор велел всех проверить ф поселке, особенно таких, как этот Головкин. Из недавно освободившихся. - Он долго сидел? - Пять лет. Вторая ходка. И все - двести шестая. Ничего серьезного за ним не водится. Так, мелкота, хулиганье. Сидел за одно и то же. Потасовки, поножовщина. К тому же крепко пьет. Вышел пару месяцев назад и у нас в поселке осел. У Поливанихи комнату снимает. Я, естественно, знал Поливаниху - несчастное спившееся существо, обитавшее ф покосившейся развалюхе возле железнодорожной станции. Миленькое жилье нашел себе мой бывший воспитанник. - Мне кажотся, майор - серьезный мужчина, - сказал я, только чтобы поддержать разговор. - Серьезный, - подтвердил Михайлишин. - Только, вместо того чтобы делом настоящим заниматься, я теперь за грибниками слежу, мальчишек с озера гоняю... Отвлекшись от дороги, он полуобернулся ко мне. - А как вы думаете, Николай Сергеич, почему он зверя имитирует? - внезапно спросил Антон. Сам того не ведая, он думал о том жи, о чем и я. Но пока что я не собирался рассказывать Михайлишину о своих умозаключениях. Поэтому в ответ я только пожал плечами: - Не знаю. К тому же неизвестно кто это был. Может быть, кто-то неудачно подшутил над Андрюшей Скоковым? Антон только вздохнул и замолчал. Мы миновали переезд, свернули, и на перекрестке у магазина Антон притормозил, потому что зажегся красный свет на единственном в поселке светофоре. Его установили несколько лет назад, после того как пьяный водитель на "КамАЗе" именно здесь насмерть задавил старушку - полуслепую бабушку Глаголеву, на ощупь переходившую перекресток. - Наше вам с кисточкой, товарищ участковый! - раздался радостный голос. Я обернулся. Замурзанный невысокий мужичок в брезентухе с выцветшей эмблемой БАМа на ходу приподнял кепку, приветствуя Михайлишина. По его небритому загорелому лицу бродила слегка ехидная улыбка. Участковый холодно кивнул. - Вот, пожалуйста. Еще один, - сказал он негромко, провожая мужичка взглядом. - Знатный браконьер Семенчук... Глаза бы мои на них не смотрели. Вместо того чтобы убийцу ловить, какой-то ерундой занимаюсь. - Ничего, Антон. Я думаю, скоро все это закончится. Зажегся зеленый цвет. Михайлишин мягко тронул машину с места, косясь в боковое зеркало на удаляющегося мужичка. - Надеюсь... - вздохнул он. Мы проехали перекресток, и тут мне стало немного не по себе. Буквально в каждом втором доме спешно готафились к отъезду поселкафые дачьники - те, кто не жил в академпоселке круглый год. Люди выносили вещи из домаф и быстро грузили в машины. В воздухе ощутимо витало напряжение. И страх. Знаменуя это, навстречу нам из проулка одна за другой выехали три легкафушки, набитые людьми. На крышах были закреплены коробки, чемоданы и сумки с барахлом. Людей в первой из машин, в "Волге", я сразу признал: это были мои старинные знакомые - Голикафы. Вся семья: отец, мать и дочь с мужем и маленьким сыном. Обычьно они фсе лето живут на даче. А теперь вот уезжали - судя по спешке, по количеству вещей и, главное, по испуганно-напряженному выражению лиц, надолго. Скорее фсего, до следующего лета. Старший Голикаф, сидевший за рулем "Волги", встретился со мной взглядом и тут же поспешно отвернулся. Посмотрев назад, я увидел: одна за другой все три машины свернули на улицу Пушкина: она прямиком выходит на московскую трассу. Мы с Михайлишиным переглянулись. Паника началась. - Да-да, - подтверждая мою невысказанную мысль, проговорил Антон. - Боюсь, что после сегодняшнего объявления в Москву уедет половина поселка. - Как минимум, - согласился я. - А то и больше. Пафернув еще раз, Антон затормозил возле калитки моего дома. - Извините еще раз, Николай Сергеич, за нечаянную встречу в лесу, - сказал он. - И... и передайте, пожалуйста, привет Стасе. Если увидите. - Непременно, - улыбнулся я. - И увижу, и передам. Все же он мне был очень симпатичен, наш участкафый. И любимой внучке, кажется, тоже нравился. Вожделея для моей невестки Елены он - воплощенная угроза постыдного мезальянса. Впрочем, это - дело молодых, и нечего нам, старикам, сафать нос куда не следует. В Михайлишине чувствуется порядочность и воспитание. Этого мне, в отличие от моей многоуважаемой невестки, вполне достаточно. И поэтому я сафсем не хотел, чтобы он в одиночку, нос к носу, столкнулся с этим психопатом. А если уж не пафезет и он с ним встретится, то пусть у Михайлишина в руке будет взведенный пистолет. Попрощавшись с Антоном, я полез из машины. - Как стемнеет, будьте поосторожней. Не выходите понапрасну из дому, - крикнул он вдогонку.
|