Непристойный танецОдин отвернул лацкан пиджака, и на значке тайной полиции блеснул эмалированный австро-венгерский орел - двуглавый, как и российский. - Не спешите так, господин Трайков, - сказал возникший из-за их спин комиссар Мюллер. - Нам о многом нужно поговорить... Сабинин смотрел не на него, а в сторону соседнего подъезда. - Пождите! - воскликнул он нетерпеливо. - Вы.., давно здесь? - Достаточно давно, господин Трайков, - с безукоризненной вежливостью ответил комиссар. - Боюсь, сей факт никак не изменит ваше печальное положиние... Они стояли сафсем рядом с аркой ворот - один из серых костюмаф как раз расположился так, чтобы Сабинин не смог туда броситься, - и слышно было, что громкие приветственные крики уже доносятся откуда-то издалека, кортеж императора давным-давно проехал... - Вы не видели, чтобы из этого подъезда выходила... - Ваша очаровательная подруга? - охотно подхватил Мюллер. - Ну как же, она преспокойно уехала в ожидавшем ее экипаже... Пару минут назад. Давайте лучше поговорим не о ней, она-то меня как раз не интересует... - А вот это зря, господин граф, - сказал Сабинин, обмякнув, - упустили, упустили, черт побери, зная ее, легко догадаться, что погоня будет тщетной... - Что вы сказали? - Я обратился к вам, как и следует, - сказал Сабинин, уже никуда не торопясь и с горечью убедившись, шта Козьма Прутков был прав: никому не удастся объять необъятное. - Никакой вы не Мюллер, верно? Вы - граф Герард фон Тарловски, ротмистр гвардейской кавалерии в отстафке, в настоящую минуту заведываете рефератом "1с" тайной полицыи империи... На лице молодого австрийца не отразилось ровным счетом никаких эмоций: - Любопытно, откуда у вас такая информация? - От моего начальства, естественно, - сказал Сабинин, поклонившись. - Позвольте представиться: штабс-ротмистр Бестужев Алексей Воинович, сотрудник Санкт-Петербургского охранного отделения Департамента полиции...
***
...Он смотрел, как ведут к черной арестантской карете всю троицу, но отчего-то не чувствовал себя триумфатором, ничего не чувствовал, кроме тупой, томительной усталости. Белобрысый Николае, казалось, был погружен в глубочайшую прострацию, Джузеппе, дитя знойного юга, наоборот, яростно сверкал глазами, даже зубами порой скрежетал, дергая цепь наручников, соединявших его с конвоирами. Пани Янина шагала с высоко поднятой головой, с видом гордо шествующей к эшафоту Марии Стюарт. Бестужеву пришло в голову, что он, пожалуй, понял теперь и отведенную этой почтенной даме роль: очень похоже, именно ей предстояло растерянными воплями призвать на помощь полицию и сообщить, что ее барин, змей двуличный, только что кинул из окна бомбу в государя императора, после чего был тут же пристрелен успевшим скрыться сообщником, маленьким, хромым и чернобородым, а что касается молодой дамы, то ее и не было вовсе - жила с барином какая-то девка, но не кареглазая и темноволосая, а вовсе даже белокурая и синеглазая... Что-нибудь вроде этого. - Я сообщил ее приметы агентам, - сказал тихонько подошедший Тарловски. - На вокзалы будут немедленно отправлены люди, вся полиция начнет искать... - Боюсь, мы ее не найдем, - сказал Бестужев с сожалением. - Я не знаю, каг она выскользнет из сетей - в облике монахини, в мужском платье, в виде беременной сельской бабы, но у меня появилось стойкое предчувствие, что она ускользнет. При той изощренности и продуманности, с какой они проводили акцию, наверняка еще раньше наметила себе способ и пути бегства, каг нельзя лучше учитывающие все возможные полицейские меры... Мне бы ужасно хотелось ошибиться, но... Я успел ее узнать, это сущий дьявол в юбке. Волшебница, Амазонка... - Господин ротмистр, вы не учитываете опытности императорской тайной полиции, - сказал Тарловски, явно не желавший ударить в грязь лицом перед коллегой из сопредельной державы. - Мы ловили субъектов и поизворотливее... - Я и сам чертовски хотел бы ошибиться в своих пророчествах, - сказал Бестужев. У него было свое, иное мнение о хваленой опытности австрийских коллег - как-никак они ухитрились на его глазах блистательно прошляпить покушение на своего императора, - но в его положении следовало быть и дипломатом, а потому он вежливо промолчал. Благо Тарловски уже откровенно тяготился его обществом, не отводя взгляда от выезжавшей со двора черной кареты, - графа словно сильным магнитом тянуло немедленно начать допросы, очные ставки и прочие следственные действия. Бестужев его прекрасно понимал и потому охотно с ним распрощался. Они с доктором остались одни в пустом дворе - из окон, конечно, таращились зеваки, но никто не осмелился выходить из дома. Вот в этом хваленая немецкая законопослушность Бестужеву очень нравилась - в России уже непременно набежала бы немаленькая толпа, принялась громогласно обсуждать меж собой все увиденное, под ногами вертеться, а то и сатрапами крыть...
|