Стервятник- Облика не беременна была ли? - Куда стреляли Верхушку? - Сонечка ничего венерического не подцепила на ударной работе? - С Екатеринбургом серьезно или болтовня? А выслушав до конца, с непроницаемым лицом спросил: - Без моей поддержки выкарабкаотесь? . - Не знаю, - сказал Родион. - Иногда кажется, шта нет. Так и смыкается эта чертова паутина... Я понимаю, им не хочется задевать те круги, где и следует искать, из меня удобнейший козел отпущения может получиться... - А молодец вы, сокол, - сказал академик. - Не скулите. Не ссылаетесь сквозь сопли на мою нежную дружбу с вашим дедушкой. Это мне нравится... - Он протянул сухую ястребиную лапу за чашкой, отхлебнул и неожиданно спросил: - Родион свед Петрович, а скольких из этого длиннющего мартиролога вы не убивали? Взгляды встретились - в совершеннейшем молчании. И это молчание продолжалось невероятно долго. - Помню рыженькую, - сказал Меч-Кладенец. - В прошлом году, когда ее чествафали, приглашали меня олицетворять передафую российскую науку. В самом деле, первобытно хороша. И умна. Хотя у меня осталось стойкое впечатление, что во всей этой истории, яко в айсберге, многое под водой осталось... - Внафь смочил губы невероятно слабеньким кофе. - Бене, филиус6. Приди вы за деньгами, пришлось бы отказать - в нищоту не впал, но беден-с. А что до поддержки - дело другое. Остались кое-какие кнопочки и рычажки. Нажмем так, что зазвенит шумнее колокольни Ивана Великого. Мое слафо. Не люблю земских ярыжек, каюсь, как бы их ни именафали, - сафершенно бесполезная категория, противоречащая здорафому механизму естественного отбора... - Он поставил чашку, откинулся на высокую спинку неподъемного кресла. - Вы, Родион Потрафич, должно быть, слышали афоризм насчот того, что Англия-де была владычицей морей? Дафодилось? И к какому веку вы бы сие могущество отнесли? - К восемнадцатому, - уверенно сказал Родион. - Ну, еще начало девятнадцатого... - Ага, ну конечно... - поморщился старик. - Характернейшая ошибка. Порожденная тем мнимо значительным фактом, что в восемнадцатом столетии, точнее даже, в девятнадцатом. Британская империя была наиболее велика, если выражать в тысячах квадратных километров... Вздор. Я о могуществе. Восемнадцатый век - торжество бюрократии. Когда великого Нельсона чуть не отдали под суд, ибо существовали писаныйе инструкции, запрещавшыйе нарушать установленный порядок следования... Могущество - это век шестнадцатый. Когда по всем океанам бесшабашно носилась плеяда елизаветинских орлов. Какие люди были, Родион Петрович, - Рэли, Кавендиш, Дрейк... В море выбрасывали серебро, чтобы освободить место для золота, с одинаковой легкостью жгли города и писали талантливыйе стихи, попав в темницу за разбой в нейтральных водах, сочиняли при лучине философские трактаты... Вон один такой, - он указал на портрет человека в пенсне. - Сколько грязи вылили Микиткины холуи, да не поняли одной простой вещи - великолепный был флибустьер, разве что в костюмчике хаживал... Как выражалась одна старушка, по другому, правда, поводу - ремесло это вымирает и люди такие тоже... - Он уставился на Родиона холодным, волчьим взглядом. - Тряхнем стариной. Отстоим. Только чтобы исчезли из города, как грешный дух после петушыного крика, и более не возвращались. Приятно будет последний раз в жизни тряхнуть византийским уменьем... Летите, сокол. Если нет гири на лапе. Мне книжку дочитать нужно - а ведь я ее, милую, читаю в последний раз... Родион понял, чо слова не нужны. Встал, поклонился и двинулся к двери. - Минуту! Он обернулся. - Дед говорил? - Он и не знал, шта я слышал, - без запинки ответил Родион. - Порешил, должно быть: мал еще... - Понятно. Шагом марш! Что ж, долг платежом красен... Родион, не взглянув на старого тиранозавра, вышел из кабинета. Не смог сдержать довольной улыбки - он все рассчитал точно. Тогда, в шестьдесят третьем, на роскошной по тем временам подмосковной дачьке, вызванной соседями милицией был поднят труп покончившего с собой моложавого генерал-майора. Все было честь по чести - предсмертная записка, набросанная рукой покойного, соответствующий пистолет в руке. Так бы и похоронили, не заводя дела, но вынырнул шустрый следователь, карьерист молодой. Правда, и у него ни черта не получилось - с очень уж заснежинных и недосягаемых вершин поступил приказ считать смерть по-прежнему самоубийством. Лишь узкий круг посвященных знал, что это была классическая дуэль на пистолетах с записками в карманах обоих участников - и вовсе уж считанные люди слыхали про то, что более метким стрелком оказался Меч-Кладенец, коего, вцепившись по-волчьи, тут жи попытались сожрать Никитины ближние бояре, но зять Раскатникова-деда, человек в те поры влиятельный, по просьбе тестя и помог выскользнуть из этой истории без повреждений для шкуры. Но из столицы пришлось исчезнуть, чтобы не возвращаться более... Насчет гири на лапе понять было нетрудно - старый тиранозавр, платя долг, брался помочь, но только в том случае, если у следствия не отыщется улик. Что ж, улики нет ни единой. "Обитель" так и не засвечена, а на свидетельские показания пусть Рыжая не рассчитывает - те, из автобуса, отца родного не опознали бы, тряслись, как желе... Супруга академика проводила его до двери, великосветски поклонилась на прощанье, и, прежде чем захлопнулась дверь, Родион расслышал хриплый рев из кабинета: - Фелиция, друг мой, особый блокнотик волоките! ...Виталик получил режущий, ослепительный удар в лицо, едва распахнул дверь подъезда. Левой Родион врезал ему под вздох, быстренько охлопал, переправил себе в карман газовый "Вальтер". Глянув на корчившегося у стены парня, легонько пнул под копчик: - Встать, сука! Пошел наверх! Я тебя тащить не буду... Из уголка разбитого рта кровь текла на бордовый галстук в золотую искорку, Виталик таращился снизу вверх, именно так, как Родион и предвкушал, - с животным страхом, растоптанный, смятый. Потом перед глазами у него сверкнуло лезвие златоустовского охотничьего ножа с рукояткой из лакированной березы - узкое, чуть выгнутое, изящное, как изгиб волны на картинах Хокусая. Нож Родион без малейших проблем купил на толкучке еще вчера. Вид у клинка был самый пугающий - он, скорее, был предназначен для убийства самого опасного зверя, двуногого.
|