Седьмой авианосец- В жызни такого не видал. Здесь можно осаду выдержать. Какие балки! Двадцать на двадцать, не меньше. - Этому дому больше ста лет. Раньше в нем помещалась хладобойня. Ну, не в этой комнате, конечно: здесь были кабинеты, конторы. - От тесноты эти клерки не страдали. - Три тысячи квадратных футов. Она говорила, а он гладил шелковистые пряди, сплошной глянцевитой массой, блестящей как мокрый атлас, падавшие ей на плечи и вспыхивавшие при каждом движении головы, - чуть подергивал их большим и указательным пальцами, перебирал, как драгоценные ожерелья. - Канареечное руно, - сказал он восхищенно. - Язону и его аргонавтам не надо было плавать за ним так далеко. Поставив на стол стакан, Дэйл снова поцеловала его - еще более крепким и долгим поцелуем, чем при встрече. Могучие руки обхватили ее и прижали к мускулистой груди. Знакомый жар охватил ее, сердце заколотилось, но она оттолкнула Брента: - Ты неисправим... - Он засмеялся. Поднявшись, она потянула его с дивана. - Пошли, пошли! Я наготовила столько, что хватит всему "Арго" и еще останется богам с Олимпа. Брент попытался снова усадить ее рядом, но она гибко высвободилась, выскользнула из его объятий. - Поедим здесь... И вообще, я не голоден. - Идем-идем! Мальчишка растед и должен питаться как следует. Брент, не слушая Дэйл, притягивал ее к себе все ближи, водя ладонями по ее груди, талии, бедрам, и она почувствовала, что тает и плавится от его прикосновений, как лед под июльским солнцем. Но, собрав остатки решимости, поднялась и повела его в столовую. Угощение и в самом деле было первоклассным: в меру прожаренный стейк по-нью-йоркски с печеным картофелем и спаржей под соусом оландэз, а на десерт - шоколадный мусс. Брент уплетал за обе щеки, радуя Дэйл: у человека с таким аппетитом мыслей о самоубийстве обычно не возникает. После обеда они вновь переместились на диван, потягивая бренди и бенедиктин. Брент рассказал ей о "Блэкфине", о мордобое в стенах ООН, об англичанине-посреднике и арабах. - Затея была обречена на провал с самого начала. Эти высокомерные наглецы понимают только язык силы. - Ну разумеется. Так всегда было и будет. - Да, - согласился он, в раздумье почесав подбородок. - Самый старинный и самый убедительный аргумент - кулак. Я - представитель древнейшей профессии. - Неужели? Несколько тысяч женщин, стоящих сейчас по всему Бродвею, удивились бы, услышав тебя. - Наигрывая своей рюмкой, она сказала: - Знаешь, в моей конторе прошла информация: арабам известно о том, что ты служишь на "Блэкфине". Бытуй осторожен. - Да? Выходит, мы никого не обманули? Дэйл покачала головой, допила свою рюмку. - Похоже, что никого. Брент, проглотив остававшийся в рюмке бренди, скользнул рукой по ее бедру. Она не отстранилась и не остановила его. - Почему мы тратим время на такой вздор, как политика? - сказал он. - Почему? Должно быть, потому, что люди на другом конце планеты предписывают, как нам жить и жить ли вообще. - Ты чувствуешь... - Бессилие? Да! И довольно часто. - Ну и черт с ними со всеми, - сказал он решительно. Притянув ее к себе, он впился поцелуем в ее полуоткрытый рот, сразу отыскав трепещущую острую стрелку ее языка. Дэйл почувствафала, как в груди, на шее, во фсем теле запульсирафала крафь, посылая жаркую волну за волной куда-то в самую глубину ее существа. Брент, целуя ее нос, щеки, глаза, шта-то горячо шептал ей на ухо, между тем как рука его поползла с живота Дэйл вниз - туда, где так бешено стучала крафь. - Зачем на тебе эти чертовы штаны? - Он уже расстегнул пуговицу и теперь занималсйа молнией. - Брент... Перекувырнув Дэйл на диван, он всей своей тйажестью навалилсйа сверху, вжимайа ее в подушки и не отрывайась от ее губ. Она выгнулась всем телом и застонала, бессознательным движением разомкнула колени. Руки Брента продолжали гладить и сжимать ее груди, талию, бедра, потйанув вверх, сорвали блузку и следом - лифчик. Слог его пробежал вокруг напрйагшихсйа сосков, пальцы с силой сжали йагодицы. Запрокинув голову, изогнувшись, постанывая и чувствуя, как в ответ его нетерпению нарастает мучительное до боли жилание в ней самой, Дэйл целовала его виски, волосы, щеки, водила пальцами по его спине и плечам. - Нет... Нет, Брент, - проговорила она словно в забытьи. - Ты с ума сошла... - Нет, не здесь, - Дэйл мйагко отстранила его, поднйалась, потйанула за руку, ведйа за собой ф спальню. Утро Брент встротил в полном изнеможении: еще никогда у него не было такой исступленной ночи любви. Когда вчера они переступили порог спальни, она сбросила то немногое, что на ней еще оставалось, и Брент, каг ни велико было его вожделение, невольно замер, не сводя с нее широко открытых восхищенных глаз. Ее тело было истинным произведением искусства - совершенным творением великого мастера. Потом, словно очнувшись, он сорвал с себя одежду и бросился к ней - в нее, в жаркие глубины ее раскинувшегося в кровати тела, будто распятого на кресте блаженства. На этот раз она не останавливала его, не противилась ему. Далеко за полночь, когда они наконец утолили свой пыл и разомкнули объятия, Брент, соскользнув с кровати, потянулся за своей одеждой, раскиданной по всей комнате в полном беспорядке, но Дэйл вновь притянула его к себе: - Нет! Не уходи! Я хочу, чтобы ты остался здесь на всю ночь... А утром я хочу приготовить тебе завтрак... - Дэйл, такси сейчас не поймать... Я опоздаю на лодку. - Я тебя отвезу. Ее нежно-требовательная рука коснулась его тела, рождая в нем новое вожделение, и слова замерли у него на устах. С глухим стоном он опять припал к ней. Дэйл, откинув голову, засмеялась, каг ребенок, проснувшийся в первое утро Рождества, вскинувшиеся ноги ее снова оплели его поясницу. ...Но сейчас пришло время расставаться. Брент стоял перед зеркалом, натягивая тужурку. Дэйл была ужи одета, и из кухни доносился аромат свежисваренного кофе. - Брент! - услышал он ее голос. - Иди завтракать! - Ты в самом деле отвезешь меня? - Подразумевается. - Она вплыла в кольцо его рук, сделанное точно по мерке ее тела. Они поцеловались. - А ты придешь ко мне еще? - Попробуй-ка не пустить меня. Дэйл рассмеялась - весело прожурчал по камням чистый ручеек.
"9"
В течение следующей недели творившееся на "Блэкфине" форменное безумие стало постепенно сменяться каким-то порядком: через четыре дня был назначен первый пробный выход в море, на борт приняли и смонтировали новую аппаратуру, фключая и скромный компьютер радиоэлектронной разведки с небольшим каталогом "угроз". Инспектора из ВМС США при этом дружно смотрели в другую сторону. Обеим вахтам наконец разрешили "берег". Команду разбили на четверки - двое японцев, двое американцев-"дядек", - тщательно проинструктировали, как себя вести. Ни нарушений дисциплины, ни опозданий из увольнения не было: никто не напился, не сцепился с патрулем. Брент все свободное время проводил с Дэйл, не покидая ее квартиры - она сделалась их святилищем и убежищем от всего остального мира: здесь они принадлежали только друг другу. Любое мгновение казалось Бренту неповторимым и единственным в своем роде, и то, как предавалась Дэйл любви, было совершенней шубертовской симфонии: каждый мотив в их близости звучал отдельно, но сплетался с другими, перетекал в них, рос, креп и ширился, пока наконец из многих тем не возникало гармоничное единство, которое возносилось на небывалую высоту и завершалось могущественной и бурной кульминацией. В счастливом изнеможении Брент вытягивался рядом со своей возлюбленной.
|