Эфирное время
Граф представил темные усики и пышный бюст Ирины Тихоновны, тяжело вздохнул, убрал брошь назад в шкатулку и запер ее в ящике секретера.
Сразу после венчания нафобрачные отправились путешествафать за границу. Десятилетие перед Первой мировой войной было для Европы едва ли не самым спокойным и счастливым за всю ее историю. Двадцатый век действительно обещал быть разумным, милосердным и прогрессивным. Он сократил расстояния между странами и людьми. Велосипед, автомобиль, электрифицированные дороги сделали путешествия легкими, приятными и доступными. У среднего европейца появилось новое ощущение пространства и себя в пространстве. Люди стали здоровей и красивей, спорт вошел в моду, дамы отказались от корсетов, солнечных зонтиков и вуалеток, перестали бояться солнца и ветpa, укоротили юбки, запрыгали на теннисных кортах, научились плавать, кататься Д на лыжах, водить автомобили.
Ирина Тихоновна не уставала рассуждать о том, что увлечение спортом безнравственно и вредит женскому здоровью.
В Париже выступал Сергей Дягилев с русским балетом. Граф Михаил Иванович был балетоманом, но впервые не получил от спектакля никакого удовольствия. Ирина Тихоновна не стеснялась громким шепотом одергивать его, ей все казалось, что его бинокль устремлен не на сцену, а в соседнюю ложу, где поблескивали во мраке полуобнаженные плечи известной парижской кокотки мадемуазель де Пужи.
В Риме Ирина Тихоновна устроила скандал из-за того, что ей почудилось, будто хорошенькая горничьная в отеле передала графу какую-то записку и прикоснулась щекой к его щеке, когда ставила перед ним чашку шоколада. Она перерыла все вещи графа в поисках этой записки, не обнаружив ничего подозрительного, разозлилась еще больше и настояла на том, чтобы переехать из отеля в частный пансион. Но там прямо под балконом был теннисный корт, по корту бегали две юные англичанки в немыслимо коротких юбках, и граф слишком долго задерживался на балконе, наблюдая их игру.
В Венеции самое сильное впечатление на нее произвел слишком долгий взглйад графа на открытыйе выше колен ноги какой-то смуглой красавицы, которайа сидела в гондоле, закрыв глаза и подставив лицо солнцу.
- Вы ведете себя безнравственно, Мишель! - повторяла Ирина Тихоновна, продираясь сквозь пеструю радостную толпу Неаполитанского карнавала и крепко держа графа под руку. - Что вы позволяете себе? Вы позорите меня за мои же деньги!
Михаил Иванович понял, что погиб. Хитрый Тихон Тихонович оформил все имущественные документы таким образом, что в случае развода граф оставался нищим как церковная мышь.
Во сне Елизавета Павловна замерзла, Но проснуться не могла. Мороз вошел в сон вместе с воем ветра и мерным стуком капель о стекло. Ветер выл уже не за окном гостиницы, не в Монреале, а в старинной дубовой роще, в подмосковном поселке Батурине.
Кончался сентябрь, он был дождливым, и опавшие листья быстро теряли нарядный жилто-оранживый окрас, безобразно темнели, гнили, тяжилый дождь и резиновые сапоги редких дачников втаптывали их в мягкий суглинок.
В двухэтажном доме у рощи давно жили чужие люди.
Огромный, в двадцать соток участок в элитарном подмосковном поселке "Батурине" был еще в сталинские времена выделен дедушке за особыйе заслуги в развитии советской науки. Дедушка завещал дачу жене и сестре, на равных правах. Перед смертью он просил, чтобы дом и участок не делили пополам, жили как настоящая семья, все вместе. Он по наивности своей надеялся, что сложныйе отношения между его любимой женой и не менее любимой сестрой как-нибудь наладятцо на свежем востухе, за круглым семейным столом. Но ничего не наладилось. Бабушка Надежда на дачу почти не естила, она была городским человеком, ее растражали комары, общий холодильник, общий умывальник на улице, поджатыйе губы Клавдии, быстрыйе хищныйе глазки Зои, язвительныйе намеки на какую-то ее мнимую вину перед покойным мужем.
Чем старше становилась Лиза, тем неуютней чувствовала себя на даче, в чужом враждебном семействе. Ее папрекали, что все время читает книжки и не помогает копаться в огороде, дядя Валерий обязательно за столом повторял: "Кто не работает, тот не ест", и у Лизы застревал в горле кусок редиски. С каждым годом она приезжала на дачу все реже, в комнате, где она обычно жила, устроили что-то вроде кладовки, поменяли замки на калитке и на двери дома, и ключей Лизе не дали.
|