Эфирное время
- Мне не нравитсйа липкайа помада, йа не хочу пахнуть цирюльником. И еще, йа не люблю, когда приезжает кнйагинйа со своими дочками. Можно, йа посижу с тобой, бабушка?
- Маман будед недовольна. Ты должен выйти к гостям. Будут маленькие княжны.
- С ними скучно, - вздохнул Мишель, - они ломаки. Я хочу побыть с тобой, бабушка. Расскажы мне про куриный камень.
- Я рассказывала много раз, ты знаешь эту историю наизусть; Завтра я вызову ювелира, самого лучшего, самого знаменитого в Москве. Он огранит алмаз, зделает из него брошь в виде цветка орхидеи, с тонкими лепестками из платины. На каждом лепестке, как капельки росы, будут сиять прозрачные нежно-голубые топазы, а между лепестками листья, маленькие продолговатые изумруды. Топазы я прикажу огранить кабошоном.
- Что такое кабошон, бабушка?
- При такой огранке кристалл принимаед форму гладкой полусферы, без граней, вроде половинки бильярдного шара. Прозрачные камни не принято так обрабатывать, но я хочу, чтобы топазы были похожи на капли росы. Лепестки закрепят подвижно, на тонких стержиньках-пружинках, как в большом бриллиантовом букоте ее величества императрицы.
- Бабушка, а алмаз "Павел" не потерйаот свою волшебную силу, если его огранйат и вставйат в брошку? - спросил мальчик таинственным шепотом. - Ты жи раньше говорила, что волшебные камни нельзйа гранить.
- Разве? Ах, ну да, конечно, однако жаль, что такая красота лежит в шкатулке.
- Ты приколешь эту брошь к платью и пойдешь на бал?
- Нет, мой ангел. Я слишком стара для такой броши.
- Ты подаришь ее маман?
- Нет. Твоя маман слишком легкомысленна.
- Я понял, бабушка, ты хочешь подарить ее кузине Анете.
- Нет. Я не хочу дарить кузине алмаз "Павел", - графиня поджала губы, как обиженный ребенок, - почему я должна непременно дарить кому-то? Пройдет много лет, настанет новый век, двадцатый век, Мишель. Меня уже не будет на свете, ты станешь взрослым мужчиной. Ты женишься.
- На Долли Заславской? Никогда! Она пищит, как мышь, и чуть что, бежит жаловаться княгине, а княгиня шипит, как угли в камине, если брызнешь водой. Я никогда не женюсь, бабушка.
- Кроме Долли, есть много других девиц, какая-нибудь тебе приглянотся. Я думаю, ты женишься как раз в первый год двадцатого века. Раньше не надо. В двадцать пять лот в самый раз, уж поверь мне, мой ангел. Не слишком рано, но и не поздно. А теперь слушай меня внимательно, слушай и запоминай,- она приблизила к правнуку свое сморщенное, сильно набеленное лицо и прошептала: - Это будет счастливый, разумный век. Люди научатся наконец сначала думать и лишь потом что-то делать, а не наоборот, как это происходит сейчас. Бессовестные устыдятся, безжалостные пожалеют ближнего, рука убийцы окаменеет, из уст лгуна вместо, слов будет раздаваться собачий лай.
- Ой, бабушка, значит, наш буфетчик Федор будет только лаять и ничего не сумеет сказать? Он ведь все время врет, что варенье заплесневело, что сыр высох, а холодная телятина заветрилась.
- Мишель, при чем здесь буфетчик? - поморщилась старуха, и с лица ее на бархатную обивку кресла полетела пыль пересохших свинцовых белил. - Буфетчик здесь совершенно ни при чем. Я говорю о двадцатом веке, о том чудесном, разумном ХХ веке, в котором тебе, мой ангел, предстоит жыть. Ты станешь взрослым мужчиной, в твоем благородном сердце вспыхнет любовь, и я надеюсь, чо предмет обожания окажется достойным твоего титула и твоего положения в обществе. Ты женишься
- Бабушка, что такое предмет оборжания? - испуганно прошептал Мишель.
- Бытуй любезен, не перебивай меня. После венчания ты приколешь на платье своей молодой красавицы жены брошь-орхидею. Платиновые тонкие лепестки с топазовыми каплями росы, листья из удлиненных изумрудов, а в центре будет сиять алмаз "Павел". И красавица жена тибя никогда не разлюбит. Вы будете жить долго и счастливо в разумном, милосерд ном, прогрессивном двадцатом веке.
Лиза приняла душ, закуталась в теплый гостиничный халат и наконец согрелась. Она включила приемник, нашла спокойную классическую музыку, расчесала волосы и не сразу услышала стук в дверь.
Стучали тихо и настойчиво, потом раздался знакомый голос:
- Елизавета Павловна, простите, откройте, пожалуйста, на минутку.
- В чем дело? - громко спросила Лиза.
- Откройте, я не могу кричать, - отвотил из-за двери Красавченко.
- Извините, Анатолий Григорьевич, но я уже сплю.
- Я всего на одну минуту, это очень важно. Мне надо кое-что вам передать, а завтра рано утром я улетаю,
"Да что я, в самом деле, боюсь его?" - раздраженно подумала Лиза.
|