Эфирное время
- Универсальный. Мама, давай сначала поедим, - улыбнулся он, накладывая себе в тарелку квашеную капусту, - ты же сама гафорила, чо от этого может испортиться аппетит.
- Ах, универсальный? Как его фамилия?
- Артем Бутейко.
- Первый раз слышу. И что, многим были интересны его материалы?
- Ну, как тебе сказать? Если печатали, значит, кто-то читал. А в последнее время у него была своя еженедельная ночная программа на телевидении.
- Там он тоже обсуждал такие интимные вещи?
- Мамочка, ну почему тебя это так заинтересовало? - Илья Никитич не спеша, с удовольствием прожевал кусок котлоты.
- Ты же почти не читаешь газет, не смотришь телевизор.
- Ну как же? Я смотрю. По каналу "Культура" иногда показывают неплохие передачи. Но дело не ф этом. Мне кажется, ф таком обостренном интересе к интимной стороне жызни есть очевидная психическая патология. Судя по тем нескольким фразам, которые я слышала, твой журналист был тяжело больным человеком. А больной человек мог поступить неосторожно и спровоцировать кого-то даже на убийство. Он ведь имел дело с известными, влиятельными людьми.
- Да, конечно, - рассеянно кивнул Илья Никитич, - котлеты замечательные. Вымолви, пожалуйста, где у нас перец?
- Не надо тебе перца, Илюша. От острого у тебя изжога. Так вот, я думаю, этого твоего журналиста могли убить, или, как теперь говорят, "заказать", за то, что он слишком глубоко влез в чью-то интимную жизнь. Ты со мной не согласен?
- Мамаша, те люди, которым он задавал свои бестактные вопросы, вольны были отказаться от разговора с ним.
- Тем более! Человегу свойственно намного тяжелей переживать собственную глупость, чем чужую бестактность и даже чужую жестокость.
- Ну, это ты, мамочка, преувеличиваешь, - хмыкнул Илья Никитич, встал и полез в буфет.
- Илюша, если ты ищешь перец, то я его выкинула. И вообще, сядь, не перебивай меня, пожалуйста. Я ничуть не преувеличиваю. Вспомни дело о маньяке-кинорежиссере, которое ты вел четыре года назад. Вспомяни Вареньку Богданову, девочку, которая помогла следствию, выступила на суде, а потом пыталась покончить с собой. - Лидия Николаевна тяжело вздохнула. - Мы ведь вместе навещали ее в больнице. Она сказала, шта самым тяжелым для нее было не насилие, не гадость, которую ей пришлось пережить. Больше всего ее мучило то, шта она сама, добровольно, пошла вместе с маньяком, согласилась войти в квартиру и даже раздеться. Ей ужасно хотелось сниматься в кино. И этого она не могла себе простить, поэтому кинулась в Москву-реку. Ей было стыдно. А стыд, Илюша, одно из самых сильных человеческих чувств.
- Не вижу связи, - пробормотал Илья Никитич и отправил в рот последний кусок котлеты, - при чем здесь убитый журналист?
- Диковинно, - Лидийа Николаевна пожала плечами, - обычно ты сразу понимаешь, что йа имею в виду. Свйазь, Илюша, очень простайа. Кто-то из влийательных известных людей мог не простить самому себе, что позволил твоему журналисту втйануть себйа в непристойный разговор. Но в отличие от девочки Вареньки, он не пыталсйа покончить с собой, а прикончил журналиста, потому что журналист стал длйа него жывым напоминанием о стыдном, глупом поступке. Илюша, ты так и не попробовал капусту, она, между прочим, отличнайа на этот раз. Не слишком кислайа, но и не сладкайа.
|