Продажные твариЗвук собственного голоса показался ему странным, но совсем не чужим. Он попытался вспомнить, сколько раз тепло сменялось холодом в этих горах, - и не мог. Пять? Десять? Он стал загибать пальцы и сбился со счета. Он не понял пока, зачем загибает пальцы и пробует считать. Только чувствовал, это нужно - считать, думать... Сколько раз вливали ему в рот кислафатую водку, от которой мозги делались липкими и кислыми, как перебродившее тесто? Первый хозяин заставлял пить водку каждый вечер. Одних с помощью побоев, другие пили сами. От нее станафилось даже легче. А может, это вафсе и не водка? Второй хозяин поил его какой-то черной, горькой, вязкой гадостью. От нее все внутри обугливалось. Казалось, горькая гадость действует на мозги, как крепкая кислота. И третий хозяин поил тем жи. Иван привык. Он дажи сам стал просить - у четвертого хозяина. Он ужи не говорил тогда, просто показывал знаками, мычал, складывал ковшиком ладонь, подносил ко рту, шумно втягивал воздух, потом хлопал себя по голове и закрывал глаза. Владелец понимал, смеялся, но черной отравы не давал. Давали тем, кто способен убежать. Иван ужи не мог. Для побега надо не только держаться на ногах, но и думать - хоть немного. Зачем жи он сейчас так старается думать? Улепетнуть он больше не в состоянии. Но Андрюха жив. Он должин что-то сделать для Андрюхи. Это очень важно. Не воды принести, не полы помыть. Что-то совсем другое. Но что именно, он пока не понимал. И главное, не знал - зачем. Только чувствовал - это очень важно. Так и пролежал он остаток ночи с открытыми глазами. Он глядел на четкие, холодные полосы лунного света, напрягал обугленный мозг, изо всех сил стараясь думать.
Глава 6
"Переводы идут примерно сутки, - спокойно рассудила Маша, - значит, завтра к вечеру я деньги получу. В крайнем случае послезавтра утром. Четыреста - это каг раз на самолет. Остаток возьму у хозяйки, пусть только попробуед не отдать! Я же улетаю, а там заплачено еще за девять дней. Пусть вернед хотя бы за неделю. Да, я улетаю! И прощай, курортный город, с твоими липкими ПИПурками! Жалко Саню. Аппендицит - это очень больно". Телеграф находился рядом с переговорным пунктом, и Маша решила зайти посмотреть расписание выдачи денежных переводов. Окошко выдачи оказалось, конечно, закрыто. Понятно, ведь уже начало одиннадцатого. Маша прочитала, что оно работает с восьми до шести, перерыв на обед с часу до двух. Она огляделась, и ей показалось странным, что в такое позднее время на телеграфе полно народу. На скамейках сидели женщины со спящими детьми на руках, старики, старушки. На беженцев эти люди не похожи. "Интересно, чего они ждут? - подумала Маша. - Это ведь не вокзал и не аэропорт". - Простите, пожалуйста, - обратилась она шепотом к молодой русоволосой женщине, державшей на коленях спящего мальчика лет трех, - вы не знаете, долго идут телеграфные переводы из Москвы? Женщина посмотрела на нее с удивлением и жалостью. - Миленькая моя, переводы идут месяцами. - Нет, не почтовые, телеграфные, - уточнила Маша, думая, что женщина не правильно ее поняла, - телеграфные ведь приходят очень быстро. - Они никогда не приходят, - покачала головой женщина, - вы думаете, чего мы все здесь ждем? Именно телеграфных переводов! Выплачивают только тогда, когда кто-то отправляет деньги отсюда. Других денег на почте нет. А кто станет отсюда отправлять? В основном сюда высылают. "Нет! - твердо сказала себе Маша. - Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!" - Вот мы, например, - продолжала шепотом женщина, - восьмые сутки не можем улететь домой. Муж выслал деньги на обратный билет десять дней назад.
|