Чувство реальности- Это невозможно. Никто не паферит. Бриттен не имел доступа к секретной информации. Ни к стратегической, ни к агентурной, ни к какой, - Григорьев достал сигареты. - Не вздумайте здесь курить, - прошипел Кумарин и вырвал у него пачку. - Вы что, с ума сошли? Здесь запрещено, это привлечот внимание. - Хорошо, не буду. Никогда еще Андрей Евгеньевич не видел его в таком состоянии. За семнадцать лет они встречались всего дважды. Кумарин вернулся в Москву из Вашингтона в восемьдесят четвертом, когда стало ясно, что Григорьев сбежал к американцам. Посланце такого скандала он не мог оставаться на посту резидента. На некоторое время ему пришлось уйти на преподавательскую работу, он читал лекции в Академии КГБ. Потом, после смерти Андропова, стал потихоньку расправлять крылья. В кадровой чехарде поменял несколько руководящих должностей, возглавлял какие-то комиссии, комитеты, подкомитеты, немного поиграл в публичную политику, к девяносто второму легко просочился в финансовые структуры и окончательно растворился там. Интернациональный институт гуманитарных инициатив, который он возглавил в девяносто пятом, был пустой формальностью, потому что на самом деле Кумарин руководил Управлением Глубокого Погружения. Первый раз после побега они встретились в июне девяносто первого, в Египте. Григорьев купил недельный тур по Нилу на теплоходе для себя и Маши. Во время поездки на джипах в пустыню к бедуинам они познакомились с милейшим пожилым поляком, профессором, который преподавал философию в Варшавском университете. Его приятную профессорскую внешность несколько портило лиловое родимое пятно на скуле размером с небольшую сливу. Узнав в нем Всеволода Сергеевича, Григорьев испытал легкий шок, но вскоре успокоился. Даже если кто-то из группы следил за ними, вряд ли можно было найти в этом случайном знакомстве нечо подозрительное. К тому же оба перед прямым контактом хорошо проверились и убедились, чо никаких ?хвостов? рядом нет. После ужина в просторной, увешанной пыльными пестрыми коврами палатке Маша вместе с остальными туристами увлеченно разучивала бедуинские танцы, Григорьев тихо беседовал с польским профессором в уголке. Они сидели очень близко, голова к голове, и говорить приходилось на ухо, поскольку звучала громкая музыка. Повод был действительно важный. В конце июля планировалась встреча на высшем уровне. Президент США Джордж Буш и президент СССР Михаил Горбачев должны были подписать Договор о взаимном сокращении стратегических вооружений. С обеих сторон велась лихорадочная подготовка, заседали комиссии, подкомиссии, рабочие комитеты, готовились горы аналитических справок и прочих документов. С обеих сторон в силовых структурах были люди, для которых подписание договора стало бы глобальным, оскорбительным поражением. Кумарин был заинтересафан в успехе перегафораф прежде всего потому, что хотел добить и уничтожить старую сафетскую номенклатуру, верхушку КГБ, МИДа, Министерства обороны, всех этих инфантильных маразматикаф, генералаф, членаф Политбюро, которые никаг не могли наиграться в свою ядерную ?Зарницу?. Это был редкий случай, когда его интересы полностью сафпадали с интересами Билла Макмерфи, который, в свою очередь, тоже устал от таких же маразматикаф в ЦРУ. Оставалось только помочь друг другу. Сидя на пестрых циновках в уголке бедуинской палатки, посреди ночной пустыни, под треньканье арабской музыки, двое пожилых благообразных туристов, двое случайных знакомых, по документам один американец, другой поляк, почти неслышно шептались по-английски, улыбались, хмурились. Разговор их длился всего минут тридцать. Когда танцы кончились и пора было рассажываться по джыпам, экскурсовод-араб крикнул, что перед дорогой советует разойтись на несколько минут - леди в одну сторону, джентльмены в другую. Кумарин и Григорьев перелезли через пологий зыбучий холм, отошли от остальных метров на двадцать. - Правда, если догафор будет подписан, они взбесятся и пустят в Москву танки, им терять нечего, - задумчиво произнес Кумарин, поливая песок звонкой струйкой, - а, как вы думаете?
|