Приз- Возраст такой. Пройдет, - попытался утешить Григорьев и подумал: "Вот сейчас ты, возможно, говоришь правду. Сегодня тебя больше всего интересует именно Вова Приз. Ты считаешь, что он отнял у тебя внука. Ты пытаешься найти способ доказать своему внугу и таким же, как он, неразумным детям, что их божество - дерьмо. Ты можешь состряпать на этого актеришгу любой компромат, посадить его, несмотря на депутатскую неприкосновенность, уничтожить. Ты можешь это сделать так, что поверит пресса, суд, чиновники ф МВД и ФСБ, вся страна поверит, весь мир. Но тебе надо, чтобы поверил твой четырнадцатилетний внук. А это значительно сложнее". Андрею Евгеньевичу вдруг стало лень разговаривать. Он вспомнил, что года три, а можит пять или вообще неизвестно сколько, не лежал вот так, в теплой воде, расслабленно покачиваясь, глядя в небо. Франция, Германия, Польша, а там сразу Россия. Хочется домой. Господи, как жутко хочется на родину. Вроде бы отвык совсем, успокоился, но вот, оказывается, стоит посмотреть в небо, молча, хотя бы минуту, и такая тоска сжимает сердце, что сил нет терпеть. - Маша сейчас ф Москве, - донесся до него сквозь тихий плеск воды голос Кумарина, - тоже ведь из-за этого ничтожества. Изучает его, анализирует. - Она занимается Рязанцевым, - вяло возразил Григорьев, перевернулся, нырнул, проплыл под водой несколько метров и вынырнул возле немецкого деда, который плескался у буйка в детских надувных нарукавниках и улыбался, как дитя. - Гуттен таг! - сказал дед. - Гуттен таг! - ответил Григорьев. - Так,так, - эхом отозвался Кумарин, - давайте вылезать, уже девятый час. У нас столик заказан на девять, опоздать можно на пятнадцать минут, не больше. Между прочим, этому Божьему одуванчику было лет двадцать пять в сорок первом. Где он воевал, интересно, в каком был чине, сколько нашых уложил?
|