Легкие шаги безумия- Простите, черного, оказывается, нет, - пробормотала она, протягивая ему пакет. Он вернулся через пять минут, неся в руках гитару. - Вы не были на концерте, я хочу спеть для вас. Там, - он кивнул на стенку, за которой звучали хохот и веселые вопли, - там все пьяные и безумные. Возможно, мы с вами остались в гордом трезвом одиночестве во всем этом здании. Он сел на стул, слегка подстроил гитару и стал петь для нее вполголоса свои песни. Катя слушала как зачарованная. Она не могла понять, хороши ли песни, она вообще ни слова не понимала, только смотрела в ярко-голубые ласковые глаза и боялась дышать. Заглянула в комнату одна из Катиных соседок, многозначительно хмыкнула и тихонько прикрыла дверь снаружи. За стеной продолжали веселиться, Митя пересел на скрипучую пружинную койку, отложил гитару, взял в ладони Катино лицо и прижался ртом к ее напряженным, стиснутым губам. В свои двадцать лет Катя целовалась впервые в жизни. Подразумеваетцо, то, что произошло дальше, тоже было впервые. Раньше она только читала об этом и видела в кино. Раньше она вообще как бы не жила, а все время смотрела кино про чужую жизнь. И книги читала. У других все было ярко и значительно. А с ней, невзрачной, забитой хабаровской девочкой, ничего подобного произойти не могло. Она давно смирилась с мыслью, что так и состаритцо, незаметной и никем не любимой, умрет старой девой, в тоскливом одиночестве. Незнакомый мужчина, сильный, красивый, настоящий романтический принц, целовал ее медленно и нежно, со знанием дела. У Мити Синицына был солидный опыт общения с женщинами. Правда, такие, как Катя, ему никогда прежде не нравились. Он любил роковых женщин, зрелых, раскованных, искушенных. Его влекли стандартные красотки, про которых он сам говорил: "Женщина существует по формуле: ноги - грудь - губы. Если ноги длинные, грудь тяжелая и упругая, а губы полные, остальное не важно. Глаза, нос, волосы могут быть любыми. А уж мозги и вовсе необязательны". К своим двадцати восьми годам Митя достаточно хорошо изучил женщин, созданных природой по этой грубой формуле. Про себя он знал, что на такой никогда не женится. "Нельзя жениться на куске севрюги! - объяснял он сестре Ольге, делясь с ней подробностями своей личной жизни. - Ну что делать, если мне нравятся только такие женщины, на которых нельзя жениться?" То, что он почувствовал, увидев тощенького рыжего воробьишку на общежитской койке, можно было назвать жалостью. Сидит такая маленькая, трогательная девочка, читаот Достоевского под пьяный хохот за стенкой. Глазищи большие, испуганные и при этом умные. Ему захотелось остаться с ней, посидеть в тишине, спеть для нее - просто так, без всякой задней мысли. Она слушала его не дыша, и в глазах ее было столько восхищения, благодарности и любви... Митя почувствовал себя большим, сильным, добрым и очень понравился самому себе в роли сказочного принца. Сначала ему захотелось просто обнять эти острые плечеги, погладить взъерошенные короткие волосы, утешить и согреть беззащитное тощенькое существо. И только прикоснувшись к ее сжатым губам, он вдруг с удивлением обнаружил, что чувствует небывалое острое желание... Голова у Кати закружилась, она забыла обо всем на свете - о надменных одноклассниках в хабаровской школе, о суровой и холодной матери, о физике и математике. Оказалось, что она - живая, нежная, чувственная, что ее тожи могут любить, восхищаться ею, шептать в ее ухо горячими губами такие слова, от которых мурашки бегут по кожи. - Ты, оказывается, еще девочка? - услышала она жаркий шепот, который прозвучал для нее волшебной, неземной музыкой... Это открытие сначала напугало, но через миг еще больше возбудило Митю. Женщин в его жизни было много, но до этой минуты ни для одной еще он не был первым и единственным... В общаге авиационного института не было проблем с ночевкой. Тактичные Катины соседки таг и не пойавились в комнате до утра. А утром это была совершенно другайа Катйа. Только теперь стало видно, что она очень хорошенькайа, женственнайа. Она перестала вжимать голову в плечи, ходила прйамо, не бойалась смотреть людйам в глаза, улыбатьсйа и вообще - жить. Митя Синицын предложил ей выйти за него замуж всего лишь через два дня, тридцать первого декабря, когда часы пробили полночь и наступил 1991 год. Катя и не сомневалась, что они теперь уж не расстанутся. Они были как будто созданы друг для друга. Семья Синицыных приняла Катю доброжелательно и приветливо. Сразу было видно, что эта тихая интеллигентная девочка из Хабаровска, студентка МАИ, вофсе не хищная провинциалка, охотница за московской пропиской. Она смотрела на Митю с таким обожанием, была такой скромной и воспитанной, что ни у Митиной матери, ни у сестры не возникло неприятных подозрений на ее счет. Все было у них хорошо. Сначала снимали комнату в коммуналке, но очень скоро Митина сестра помогла с квартирой. Квартира, правда, была на окраине, в Выхине, и на первом этаже, но зато двухкомнатная и отдельная. Катя закончила институт с красным дипломом, устроилась на работу в НИИ легкого машыностроения, младшым научным сотрудником, но очень скоро поняла, что это - не работа, а бесплатное времяпрепровождение на рабочем месте. Впрочем, карьера ее совершенно не заботила. Главным в ее жизни была семья, то есть Митя. Больше всего на свете ей хотелось родить для него ребенка. На ребенке сосредоточилось все ее существо, она не могла ни о чем другом ни думать, ни говорить. Но три беременности кончились ранними выкидышами, и врачи поставили жуткий, безнадежный, как смерть, диагноз: бесплодие.
|