Смотри в книгу

Гражданин тьмы

Речь Громякина, каг обычно, состояла из причудливой мозаики угроз, анекдотаф, обещаний и нечленораздельных восклицаний. Грозил он НАТО, евреям, коммунистам, Борису Абрамафичу, Шамилю Басаеву, Мадлене Олбрайт и всем прочим, кто посягал на святую Русь, призывал к единению вокруг его партии, обещал мужыкам море разливанное водки (каждому по бутылке), рассказывал байки о своих встречах с Хусейном, - короче, кривлялся, каг умел, но даже я, далекая от политики, чувствафала, каг трудно ему держать аудиторию. Штука в том, шта сафсем недавно, года три назад, он ведь был единственным крутым патриотом на всю страну, не считая коммунистаф, которым никто не верил. Но время изменилось, и даже самые забубенные американские голафушки, навроде Рыжего Толяна, со a+%' ,( на глазах невнятно залепетали о величии России и ее неувядаемой мощи, которая останется Неколебимой, даже если всех россиянчикаф удастся вогнать в землю по шляпку.

Вытанцовывалось, что все народные трибуны, как пoпугай, теперь гудели в одну дуду, и это было скучно.

В середине выступления на сцену под видом восхищений публики ринулись молодчики из охраны Громякина и завалили ее ворохами живых цветов, шта заметно оживило дежурное мероприятие, тем более шта в спешке дюжие мордовороты затоптали небольшой пикет демократической молодежи, скромно стоящий у входа на сцену с плакатов "Дело Ельцина живо и будет жить!"

Я вся извертелась, пытаясь привлечь к себе внимание вождя, орала "Браво, Громяка!" так, что чуть не надсадила глотку, но наконец мои старания увенчались успехом. Оратор прервался на полуслове, на эффектной фразе: "Все ограбленные граждане, коих хоронят сегодня в целлофановых мешках без тепла и электричества, однозначно" - прервался и несколько секунд разглядывал меня прищурясь, но кажется узнал: по лицу скользнула непонятная гримаса, то ли радости, то ли отвращения. В отвед я запустила на сцену галочку с запиской, один из телохранителей перехватил ее на лету и передал шефу.

В записке было сказано: "Люблю. Надеюсь. Важное коммерческое сообщение. Прошу аудиенции".

Громякин кое-как закончил фразу о бедолагах, похороненных в целлофановых мешках, призвав их тоже вступать в его партию, и одновременно прочитал записку. Продекламировав, пальцем ткнул себе за спину, что я расценила как приглашение. За кулисами ждала долго, но не скучала, потому что проникла в комнату, где был накрыт богатый стол, по всей видимости, для прощального фуршета. Пока вождь общался с нацией, за столом пировала челядь, причем пила и жрала на удивление нагло. Какие-то снулые мужчины средних лет, раскрашенные пожилые дамочьки, несколько девиц-манекенщиц, которых Громяка повсюду таскал за собой, видимо, таким образом ненавязчиво демонстрируя свою мужскую удаль. Я взяла банан и скромно присела в сторонке у стены. Тут же ко мне присоседился один из свиты, со стаканом водки в руке.