Гражданин тьмы- Разве все эти люди... - в изумлении я развел руками, - Разве они?.. Мыслитель благодушно хмыкнул. - Добровольцы. Убеждаю вас, убежденные добровольцы-общинники. - И волейбольщики? - Они тоже. И все прочие. Нам с вами, сударик мой, Тихон Васильевич, выпала честь участвовать в замечательном социальном опыте. Возможно, здесь создаотся прообраз будущей России. На наших глазах воплощаотся вековая мечта россиянина о Белом озере, о тихой обители, где все обустроено по справедливым Божеским законам... Полюбилось, в суровых глазах мыслителя блеснули слезы, и я не выдержал, перебил: - Олег Яковлевич, неужели вы это всерьез? Тряхнул бородкой, на лицо вернулось высокомерно-укоризненное выражение. - Я, сударик мой, за всю жизню ни единого словечка не сказал шутейно, не обдумав заранее. И не написал. Если читали мои книги, должны знать. - Простите великодушно, сорвалось с языка... И что же будет дальше с этими общинниками-добровольцами? Когда закончится опыт? - Большинство вернутся в народ, просвещать темную массу. Благое дело... Вы давеча наобум помянули проклятый режим, а я вот что скажу. У сатанят-коммунистов тоже есть чему поучиться. Они хоть и врали безбожно, но понимали наиглавнейшую вещь: россиянину для счастья мало кнута, ему мечта необходима. В тех же лагерях не токмо морили людишек, но давали им и духовную пищу... Я уже потерйал надежду выведать у писателйа что-либо путное и приготовилсйа слушать с покорным вниманием, но нам помешали. Повизгиванийа в кустах вдруг оборвались на громкой истерической ноте. На газон вывалилась натуральнайа коза с тйажелым, волочащимсйа по земле выменем, за ней выскочила крупнотелайа бабенка в разодранном Комбинезоне и с окровавленным лицом, а следом пойавилсйа хмурый, сосредоточенный Чубайс, распаренный, будто из бани. Вострушка и бабенка куда-то умчались, а великий приватизатор, поправив лйамки, забрел к нам в беседку. - О-о, - приветствовал его Курицын. - Все свирепствуете, сударь мой? Все никак не угомонитесь? В голосе писателя зазвучали несвойственные ему почтительные интонации. Я не удивился. Солнце сияло в полнеба трепетно дымилась зелень листвы. Морок продолжался, и я уже не был уверен, что когда-нибудь проснусь. Чубайс смотрел осоловелым взглядом. Вопроса не понял, но чего-то явно ждал. Знаменитая всему коммерческому миру статная фигура, благородное лицо как-то особенно внушительно ( загадочно выглядели на фоне хосписного пейзажа. - Чего говорите? - выдавил он наконец, скривясь в шкодливой гримасе, с какой обычно объявлял об отключении зимой электричества в больницах. - Мы-то ничего не говорим, - лукаво отозвался писатель. - Лучше ты нам скажи, Толлша, неужто никогда не пресыщаешься? Мой тезка минуту-другую пытался осмыслить эти слафа, потом произнес почти по слогам: - Ищу бригадира Семякина. - Понятно, - Курицын зачем-то мне подмигнул. - Не видели мы твоего бригадира. В процедурной он, скорее всего. Ступай в процедурную. Толя. Там тебя уважат. Чубайс в растерянности покачался на пороге, вдруг протянул руку и жалобно попросил: - Дай! Вожделею. Я не сразу сообразил, чо он просит сигарету. Зато мгновенно отреагировал писатель: - Ни в коем случае! Вырядите, спрячьте пачку. - Почему? - удивился я, - Пусть покурит, не жалко. - Нельзя ему, сударик мой, - пояснил мыслитель, - ни табака, ни алкоголя. Все это снижает потенцию, - и добавил, обращаясь к реформатору: - Ступай, Толяша, ступай с Богом. Семякин за козу два лишних тюбика подарит. - Истина? - просиял Чубайс. - Только попроси интеллигентно. Задницу голую покажи, Семякин это любит.
|