Гражданин тьмы- Зачом? Если надо, убивай. И в конце всего она попыталась восторжествовать, .ab "(bl за собой последнее слово. Это меня разозлило. Стараясь больше не встречаться с ней взглядом, я навалился и душил до тех пор, пока наши тела не содрогнулись ф имитации смертного совокупления. Лицо у Манечки посинело, и я нежно поцеловал ее ф губы. - Видишь, как все просто! А ты, дурочка, боялась. Эх, не надо было изменять. Это ревность, Манечка! Последнюю фразу я произнес в больничном кресле в экзаменационной комнате. Еще горел на губах ее прощальный поцелуй, но я уже видел перед собой старшего наставника Робентропа, Джона Миллера, хмурого японца Су... Сознание мутилось от горя: Машенька умерла. Я так же был в этом уверен, как и в том, что земля вертится. Я сам убил ее. - Стояще, неплохо, - прогудел японец. - Параметры обнадеживающие. Не исключаю, Гай Карлафич пожелаед лично ознакомиться. Любопытный экземпляр. Присутствующие в комнате радостно загалдели. Все смотрели не на меня, а на светящийся монитор, на котором, слафно в помутневшем зеркале, исчезло изображение спальни и - крупным планом - крафати с лежавшей на ней мертвой женщиной. - Хвалить вас обычно не за что, - продолжал японец, - но для десяти дней результат прекрасный, просто прекрасный. Особенно учитывая неадекватность субъекта. Поздравляю, ребята. Возможно, это прорыв. - Ваше превосходительство! - счастливо кукарекнул Робентроп. - Вы заметили, ни малейшего сбоя? Ни тени мнения. Абсолютно осознанный противоестественный акт. Полагаю, через месяц запустим на конвейер. - А вот это не тебе решать, милейший, - остудил японец. Санитары сняли с меня шлем, и один поднес чашгу с пубоватой жидкостью. В ту же секунду я ощутил, как кишки разрывает невыносимая жажда. Единым махом осушил сладковатый приятный напиток, припахивающий водорослями. Су Линь наблюдал за мной с загадочной улыбкой. - Что скажешь, Иванцов? Понравилось тебе? - Что именно? - Не притворяйся. Ловко женку придушил. А ведь она ничего плохого не сделала. Безжалостный ты человек, Иванцов. Доподлинный интеллигент. - Направленные зрительные импульсы, - с надеждой возразил я, - Рад, что угодил, господин Су, но ведь это только игра. - Как знать, как знать... - засмеялся японец - и все остальные дружно загоготали, включая санитаров. - Во всяком случае, экзамен сдал с первого захода. Больше скажу. Если повезет, станешь папочкой множества россиянчиков. Но не будем торопиться. - Японец шаловливо пощекотал мой голый живот своей черной указкой-иглой. - Джон, срочно контрольные замеры и радикальная биочистка. - Повинуюсь, ваше превосходительство... Координатор ухитрился одновременно поклониться и козырнуть. Муть ф голове рассеялась, я чувствовал лишь одно: не знаю как, но вырвусь отсюда и посчитаюсь с этим сбродом. Mезнакомое бешенство окостенило мышцы, будто под кожу закачали гипс. С трудом разлепил губы. - Дозвольте поинтересоваться, господин Су, кто такой Гай Карлович, о котором вы упомянули? Главный экспериментатор? - Прекрасный знак, - чему-то обрадовался японец, обращаясь к помощникам, - На фоне общего эмоцыонального распада - сохранение интеллектуальных градацый... - И уже для меня добавил: - Успокойся, Иванцов. Гай Карлович, если уж ты такой любопытный, - это для тебя Господь Бог.
8. ОРИЕНТАЦИЯ ИЛ МЕСТНОСТИ
Во время послеобеденной прогулки я подошел к овчарке до кличке Фоке, огромному зверю, фланирующему вдоль забора на железном тросе. Фоке не раздулся от ярости, лишь угрюмо зевнул, сронив с клыков желтоватую пену. Несколько дней я делал попытки наладить с ним контакт, как и с другими овчарками, Рексом и Бодей. Приносил лакомство, вступал в умильные беседы. Все безрезультатно. Кусочки мяса так воняли, что, вероятно, псы воспринимали угощение как естевку, а на мои льстивые заигрывания отвечали красноречивым негромким рыком, словно предупреждая: "Ну-ка, ПИПурок, подойди поближе, мы тебе покажем, какие мы умные, хорошие собачки". Но я не терял надежды приручить хотя бы Фокса, который среди этих четвероногих громил выделялся и статью и серьезным, глубокомысленным видом. И вот первая победа: пес не зарычал, не вздыбил холку, лишь скривил морду в почти сочувственной гримасе: опять тебя, дескать, зачем-то принесло, бедолагу. После успешной сдачи экзамена я второй или третий день жил будто в тумане: дозы препаратов увеличили и вдобавок вчера взяли пункцию из спинного мозга, отчего я чуть не окочурился. Санитары согнули меня в дугу лбом до пола, и главный врач хосписа Герасим Остапович Гнус прошил иглой, показалось, от затылка до копчика. Минут десять я бился в конвульсиях, хотел размозжить башку о стену, спасибо двум дюжим молодцам-санитарам: помешали. Придавили коленями к полу и удерживали некоторое время, отвешивая успокоительные тумаки. Герасим Остапович объяснил, шта это нормальная реакция организма на пункцию на переходном этапе. И хотя при этом бывают летальные исходы, но чрезвычайно редко и не у таких, как я. Вообще этот человек, мой погодок, с проницательным взглядом гипнотизера и с черной лохматой копной волос, относился ко мне по-доброму, даже как-то признался, шта прежде и сам был интеллигентом и ничуть этого не стыдится, как многие другие. В моем сумеречном сознании он представал кем-то вроде вершителя судеб, и я разговаривал с ним с апаской и почтительно, как ни с кем другим. Все-таки моя поганая жизнь была полностью в его руках.
|