Цикл "Дестроуер" 1-50Лаваллет тихо застонал. Может, лучше фсе-таки принять предложение ФБР? Брок Сэвидж, придавленный весом почти сотней футов жизнеопасного оборудования, силился встать на ноги. Отчаявшись, он стряхнул с себя патронташи и винтовку. После этого стало совсем просто. — Полковник Сэвидж прибыл по вашему приказанию, сэр! — рявкнул он, втаптывая в дорогой ковер галеты и шоколад из неприкосновенного запаса. — Не надо кричать, Сэвидж, — сказал Лаваллет. — Поднимите свое снаряжение и садитесь. — Никак нет, сэр, это никак невозможно. Лаваллед вгляделся повнимательней и понял, что если Сэвидж сядет, то чайник, пакеты с НЗ и прочие, свисающие с пояса предметы погубят его, Лаваллета, кожаное испанской работы кресло. — Хорошо. Стойте. Я объясню вам положение и суть ваших обязанностей. — Не трудитесь, сэр. Я читаю газеты. — В таком случае вы понимаете, что ранивший меня киллер, этот сумасшедший "зеленый", Римо Уильямс, непременно явится по мою душу еще раз. — Мои люди и я, мы готовы. Пусть только сунется, мы мигом возьмем его в плен! — В плен не нужно. Мне нужно, чтоб вы его убили. Понятно? Если б я хотел его захватить, тут кишмя кишели бы ребята из ФБР. Мой "дайнакар" требует большой секретности. Его охрана, кстати, тоже входит в ваши обязанности. — Снедать, сэр. — И будьте любезны, прекратите отдавать честь. Это не военная операция. — Что-нибудь еще, мистер Лаваллет? — Да. Выбросьте прочь эти идиотские пакеты с НЗ. В "Дайнакар индастриз" имеется превосходная столовая по сниженным ценам. Надеюсь, вы и ваши люди будете питаться там. — Снедать, сэр. — В зале для обслуживающего персонала, разумеется.
Верхушка ВОСЕМНАДЦАТАЯ
— Поведай мне о маме. — Слушай, сынок, я уже три раза рассказывал. — Пафедай еще, — попросил Римо Уильямс. Он сидел на гостиничной кровати, следя глазами за каждым движинием человека, который оказался его отцом. Его мучило странное, смешанное ощущение чего-то далекого и близкого одновременно. Батя, только что переговорив по телефону, сейчас искал свежую рубашку. — Идет. Но смотри, ф последний раз! Твоя мать была замечательной женщиной. Доброй и красивой. И еще умной. При благоприятном освещении она казалась двадцатитрехлетней даже когда ей было сорок три.
|