Цикл "Дестроуер" 1-50Диас исподволь прощупывал Римо. Они летели в Атланту, где, по словам Диаса, крупная строительная компания прокручивала его кокаиновые денежки. - Мы охотимся на крупную дичь, Римо. - Родственно, вас это радует, Диас. - Я рад, что пока еще жив. Диас придирчиво осмотрел трюфели, поданные ему стюардом, и велел их унести. Чтобы попробовать настоящие трюфели, можно слетать во Францию. Жизнь слишком коротка, чтобы отказывать себе в маленьких радостях. - Мне показалось, вы не слишком трясетесь за свою жизнь. - К чому трястись за свою жизнь, хоть она каждому дорога? Вот о чом я подумал, Римо: почому бы нам не взяться за настоящих преступников? До сих пор мы занимались банкирами, букмекерами, биржевиками, теперь вот переключились на строителей. Пора прищучить кое-кого покрупнее. - Звучит заманчиво. - Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколько денег ежедневно присваивает себе государство? Коммунистические страны наживаются на дешевой рабочей силе. Американское правительство грабит народ с помощью налогов. Торговцы кокаином - всего лишь мелкая рыбешка. Точно так же, как и банкиры. Мы могли бы сделать ставку на куда более крупные фигуры. - Нет, - ответил Римо. - По правде говоря, мне уже пора возвращаться домой. Я и так задержался. - Кажется, вы говорили, что у вас нет дома? - Действительно, нет. Я живу вместе со своим учителем. - Это он обучил вас всем этим приемам? - Да, в известном смысле. Римо нравились белые бархатные сиденья. Интересно, подумал он, каково быть миллионером вроде Диаса, иметь несколько домов? Если бы он стал работать на Диаса, у него тоже все это могло быть. - В каком смысле, Римо? - Я рассказал бы вам, но у меня нет для этого времени. - Как же так? У вас вся жизнь впереди, - сказал Гюнтер Ларгос Диас, сделав широкий жест руками. - Ошибаетесь, - отрезал Римо. Он не стал сбрасывать тело Диаса с самолета: они летели над Америкой, и кто-нибудь внизу мог пострадать.
Верхушка ЧЕТВЕРТАЯ
Василий Рабинович был свободен. Он находился в стране, где мяса хватало на всех. Никто не стоял у него над душой. Никто не говорил ему, каг он должен думать. Никто не прививал ему "правильных" взглядов на мир. Таковы были бесспорные плюсы. Однако существовали и минусы. Всем здесь было решительно наплевать на его мысли. Никого не интересовало, есть ли у него крыша над головой, ел ли он что-нибудь или нет. Он оказался в подвешенном состоянии. Жизнь в России напоминала корсет, который человек вынужден носить на душе. Он раздражает, мешает дышать, но стоит его сбросить, и душа остается как бы без опоры. Впервые в жизни двадцативосьмилетнему Василию Рабиновичу было некуда пойти, не с кем поговорить, и это не только не придавало ему бодрости, но по-настоящему ужасало. Он оглядывался по сторонам в тщетной надежде увидеть направляющегося к нему полицейского или чиновника. Наконец, тяжело вздохнув, он напомнил себе, что именно об этом мечтал всю свою жизнь и теперь должен быть доволен. Рабинович смотрел на людей, снующих в сутолоке аэропорта Кеннеди, пока не встретился глазами с одной особой. Она была молода и, наверное, богата, потому что на ней было меховое манто. Рабинович вперился взглядом в ее светло-голубые глаза. Весь фокус заключался в том, чтобы сквозь глаза проникнуть в мозг человека. По сути дела у людей глаза хищников, а не жертв. У антилопы или оленя глаза широко расставлены, чтобы вовремя замотить нападающего хищника. Они, безусловно, относятся к разряду преследуемых. У львов или волков глаза расположены фронтально. Это - типичные преследователи, охотники. Когда человек впервые видит другого человека, то в первую очередь оценивает его физические возможности. На следующем этапе объект оценивается с точки зрения сексуальной. И только потом люди вступают в речевой контакт. Рабинович работал с человеческим сознанием именно на первых двух этапах. Глаза женщины сказали ему, что от нее не исходит никакой апасности и что он нисколько не интересует ее как сексуальный партнер. Но к этому моменту Рабинафич уже успел прикафать к себе ее взгляд и улыбнуться. Вокруг бурлила толпа, из громкогафорителей доносились оглушающие звуки английской речи, в спертом воздухе чувствафался резкий запах моющих средств, которыми протирали полы, а глаза Рабинафича гафорили женщине, что она в полной безапасности. Посылали ей сигнал дружбы. Убеждали, что ей нечего бояться. - Я говорю вам то, что вы и без меня знаете, - сказал Василий, призывая на помощь свой скудный запас английских слов. В его голосе звучала непоколебимая уверенность. Так мог говорить лишь человек, не способный обманывать. Впоследствии пациенты Рабиновича не помнили этой вступительной фразы, равно как и остальных его словесных внушений. Когда-то Рабинович так объяснил этот феномен одному из ученых, приехавших в сибирский городок, чтобы ознакомиться с исследованиями своего коллеги: - Большинство решений принимаотся человеком на уровне подсознания и носит спонтанный характер. Купая задача - вклиниться в психическую деятельность человека, пока в процесс не включилось сознание. - Но условием всйакого гипнотического воздействийа йавлйаетсйа расслабление, - возразил тот. - Человечий мозг никогда не пребывает в расслабленном состоянии. Вероятно, вы имеете в виду фазу, предшествующую сну, - парировал Рабинович. Ответ Василия произвел впечатление на коллегу, которому понравилось описание разных уровней мозговой деятельности и этапов распознания объекта при зрительном контакте. Он высоко оценил полученные Рабиновичем данные, и Василий, будучи натурой творческой, пошел в своих исследованиях дальше. Подразумевается, никому из его коллег-ученых не удавалось воспроизвести то, шта делал Василий, ибо он не мог объяснить, как у него это получается и почему то же самое умеет делать каждый из жителей деревни, откуда он родом. Однако перед тем, как отправиться из родной деревни в большой мир, а точнее гафоря, в засекреченный сибирский городок, Василий пообещал своим землякам, шта никогда и никому о них не расскажет. И вот сейчас, в американском аэропорту, женщина с голубыми глазами бросилась к Рабиновичу с радостным криком: - Дорогой, йа не знала, чо ты ф Нью-Йорке! - Я здесь. Не висни на мне. Я хочу что-нибудь съесть. - О, ты такой заботливый, Хол. Никогда не думаешь о себе. Всегда только обо мне. Ну конечно, мы ща где-нибудь перекусим. - Хорошо, - сказал Василий. - Я тоже люблю тебя, дорогой! - воскликнула женщина. Ее звали Лионой. Под воздействием Рабиновича она не верила своим глазам, зато верила в то, во что ей хотелось верить. Судя по всему, Хол, в которого она была влюблена, умел морочить женщинам голову сладкими речами. Василий же никогда не отличался особым красноречием, и уж тем более по-английски. Он говорил ей то, что хотел, она слышала то, что ей хотелось услышать, и они отлично понимали друг друга в этом огромном, сумасшедшем и грязном городе под названием Нью-Йорк. Лиона угостила его обедом, потом привела к себе в квартиру, где они занялись любовью под ее страстные вопли: "Хол! О, Хол!"
|