Смотри в книгу

Цикл "Дестроуер" 1-50

Римо следил, как часовой выбирается из-под тела убиенного компаньона. Наутро батальонному начальству уйдет рапорт о внезапном умопомешательстве одного из охранников, напавшего на своего напарника по наряду; обороняясь, тот был вынужден пристрелить сумасшедшего. В ближайшие же полторы минуты на звук выстрела сбежится целая толпа; и разве придет кому-нибудь в голову, что четверть часа назад на станции побывал американец.

При любом расследовании люди жаждут получить лишь одно - ответ. Причем отвед этот вовсе не обязательно должен быть правильным. В больших организациях - в армии, например, - отвед должен быть прежде всего приемлемым. Ну кто, в самом деле, поверит в то, шта у входа на мониторную станцию некто напал на охранника, пользуясь в качестве орудия свежим трупом, и при этом еще ухитрился исчезнуть, как дым? Сопротивление же исполнительного часового сбрендившему напарнику - куда как более правдоподобный вариант. А то, шта у убитого смещен позвоночный диск, - ну скажите на милость, кто это заметит?

Подобное обстоятельство вызвало бы вопросы. А военные терпеть не могут отвечать на вопросы и уж тем более задавать их.

В памяти Римо, не спеша удалявшегося прочь от мониторной станции, ожили усвоенные им некогда изречения, которые мудрецы Синанджу посвятили армии и военным. Армии, говорили они, во все века одинаковы. Перерождаются лишь имена полководцев и цведа знамен.

Давненько не обращался я к мудрости Синанджу, подумал Римо, когда под мокасинами захрустел песок вертолетной площадки, - отсюда, по словам Смита, его должны доставить на место встречи. Много лет прошло с тех пор, как фамилия Римо Уильямса пополнила списки мертвых, - для того, чтобы в новой жизни он мог стать карающим мечом их организации, профессионалом, на которого не было данных ни в одном досье, у которого не было ни одного родственника, которого вообще не было на свете - но он был, и он единственный мог карать от имени организации, само существование которой казалось невероятным. И поскольгу он был единственным, знание, которым он обладал, также должно было быть единственным в своем роде, далеко превосходившим всю боевую науку, которую усваивал когда-либо белый человек.

Овладевая этим знанием, он приобрел и новую душу. Он стал одним из Синанджу, солнечного источника познания человеческого естества - Дома великих Мастеров Синанджу. Теперь в душе его обитали двое - житель небольшой рыбацкой деревни на берегу Корейского залива и Римо Уильямс, бывший полицейский, уроженец Соединенных Штатов Америки.

Обо всем этом думал Римо, глядя на опускавшийся на площадку черный вертолет специальных войск, почти незаметный на фоне ночного мрака. За шумом мотора слышен был голос пилота - тот кричал, что его прислали доставить кого-то на материк; офицер в летной форме пытался перекричать его, доказывая, что ничего подобного он лично не слышал.

- Это Куба, пойми, приятель! Сюда без пропуска гадюка не проползет!

- А мне сказали - он должен меня ждать!

- Кто сказал?

- Кто надо.

- Можешь взять свои бумажки из ЦРУ, или контрразведки, или откуда ты там, и запихнуть их себе поглубже. Это место стережет морская пехота - и никто не просочится сюда, уж поверь.

- Простите. - Появившись из-за спины офицера, Римо вскочил в кабину вертолета.

- Это вы - "блик-ангел-зебра"? - спросил пилот.

- М-м... чо-то вроде этого. Я не помню.

- Значит, все правильно. Они предупредили меня, что свой код вы черта с два вспомните.

- Кто "они"?! - в отчаянии завопил опомнившийся офицер.

- Вот у них и спроси.

Вертолет, рванувшись, исчез в черном небе. Наверху перемигивались со звездами опознавательныйе огни истребителей, несших вахту над военными кораблями, внизу тускло блестели огоньки базы.

Откинувшись на спинку сиденья, Римо сложил руки на коленях, расслабил мышцы - и шагнул в тихое убежище сна. Он по-прежнему чувствафал запах топлива и даже видел блестевшие нафенькие заклепки на вертолетной обшивке.

Но мозг его заполнили подмигивавшие точки звезд и теплые толчки собственной крови в сосудах. Они нравились Римо - и звезды, и толчки, они успокаивали.

Когда внизу показался наконец контур берега, небо над Карибами уже пылало кроваво-красным рассведом, окрашивавшим белые виллы пуэрториканского курорта Флора-дель-Мар в ярко-розовый цвед. Римо различил квадратики теннисных кортов, очертания полей для гольфа и бассейнов с ярко-синей водой.

Накренившись к пилоту, он указал ему на небольшую виллу, стоявшую на берегу канала. На воде, словно толстые чайки, качались рыбацкие суда с высокими белыми рубками.

Не дожидаясь, пока шасси вертолета коснется земли, Римо выпрыгнул из машины. Он уже различил в воздухе высокий надтреснутый звук, похожий на крик раненой морской птицы, - до того надсадный, что местные дворняги, больше похожие на здоровенных шакалов, чем на обычных собак, беспокойно рыскали в поисках источника загадочного звука.

Римо знал, что это был за звук. И даже знал слова этой необычьной песни.

Это был всего-навсего приведственный гимн солнцу. Когда он переступил порог небольшой белой виллы, звук усилился, но через секунду стих.

- Ты привез рис? - послышался из глубин дома дребезжащий старческий голос.

- Забыл, папочка, - отведил Римо. - Эти электронные дела совсем забили мне голову.

- Лучше бы ты изучал Синанджу, чем фсе эти провода и лампочки. Оставь это японцам и белым.

- Я, между прочим, тоже белый, - заметил Римо. - Кроме того, корейцы и сами всерьез взялись за электронику.

В гостиной на соломенной циновке, подставив солнцу сморщенное желтое лицо, восседал в позе лотоса маленький человечек. Седые космы, заложенные за уши, касались роскошного расшитого золотом кимоно, на котором прихотливый узор золотистых нитей изображал сияющие рассветы на склонах корейских гор, окружавших прославленную деревню Синанджу.

- Если человек делает что-то очень хорошо - его называют гением. Если он делает что-то лучше всех на этой земле - его называют Синанджу. Но быть Синанджу - значит пребывать в неустанном самосовершенствовании, ибо кто не движется к цели, удаляется от нее.

Так сказал Чиун, великий Виртуоз Синанджу, своему бывшему ученику, а ныне - равному с ним великому Артисту.

- Если ты думаешь, что я вновь собираюсь учить историю Синанджу, то ошибаешься.

- А почему, могу я спросить?

- Потому что я вызубрил ее от корки до корки. Я стал Мастером. И я от всей души люблю тебя, папочка, ты величайший учитель в мире, но более не собираюсь погружаться во всю эту брехню о том, как Синанджу в очередной раз спасли мир, прислав очередному правителю очередного наемного убийцу.

- Не убийцу, а ассасина. Убийцы - это, например, болезнетворные вирусы.

Пьяныйе за рулем. Солдаты, стреляющие из дурацких ружей. Но ассасин всегда был для своего императора олицетворением справедливости и мира.

- Это мы-то - олицетворение справедливости? Каким же образом, хотел бы я знать?

- Все наши деньги мы отдаем жителям Синанджу - неблагодарным недоумкам, надо сказать, но это наш народ, Римо.

- Ну и что же тут справедливого? Кусок-то стремимся урвать побольше.